Из-за того, что вопрос влияния стадности на мозг отдельного человека не исследовался в качестве наиболее существенного, теоретическая сторона психологии толпы осталась неполной и относительно бесплодной.
Впрочем, есть одно исключение: работы Бориса Сидиса. В книге под названием «Психология внушения» (The Psychology of Suggestion)[9] он описал определенные психические свойства, связанные с социальными привычками как индивида, так и толпы. Его позиция требует обсуждения. Базовый элемент позиции – концепция нормального существования подсознательного «я». Считается, что это подсознательное, подбодрственное «я» представляет «низшие», скорее звериные качества человека. Оно иррационально, подражательно, легковерно, трусливо, жестоко и лишено индивидуальности, воли и самоконтроля[10]. Такая личность приходит на смену нормальной личности под гипнозом или когда человек действует в толпе, например во время беспорядков, паники, линчевания, на митингах и так далее.
Из двух личностей – подсознательной и нормальной – только первая является внушаемой; успешное действие внушения предполагает, пусть и временный, распад личности, когда «подбодрственное я» берет управление над разумом. Именно внушаемость «подбодрственного я» позволяет человеку стать общественным животным. «Внушаемость – цемент стада, истинная душа примитивной социальной группы… Человек – общественное животное, без сомнения, но общественное в силу внушаемости. Внушаемость, однако, требует расщепления сознания, следовательно, общество предполагает расщепление разума. Общество и душевные эпидемии тесно связаны, поскольку социальное стадное «я» – это внушаемое подсознательное «я».
С нашей нынешней точки зрения особая ценность книги Сидиса в том, что она привлекает внимание к несомненно тесной связи стадности и внушаемости. Однако механизм, с помощью которого, по мнению Сидиса, действует внушаемость, вызывает вопросы. Сомнительно, что его доказательства заставляют согласиться с концепцией постоянного подсознательного «я»[11]. Существенным отличием взглядов Сидиса от представленных далее является то, что он рассматривает внушаемость как нечто вторгающееся в нормальный разум в результате дезинтеграции сознания, а не как обязательное качество любого нормального разума. Внимательное чтение книги Сидиса подталкивает к четкому выводу: автор рассматривает внушаемость как пагубное и позорное наследие дикаря и варвара, нежелательное в цивилизованном обществе, препятствующее правильному развитию индивида и никоим образом не связанное по происхождению с таким ценным качеством, как альтруизм. Более того, складывается впечатление, что автор считает, будто внушаемость проявляется чаще всего, если не всегда, в толпе, во время паники, на митингах и в условиях тесного общения.
Для биологического вида стадная привычка в широком смысле может выполнять атакующие или защитные функции, или и те, и другие. В любом случае она будет коррелировать с эффектами, которые можно разбить на два класса: общие характеристики социального животного и особые характеристики формы социальной привычки, которой обладает рассматриваемое животное. Собаки и овцы хорошо демонстрируют характеристики двух простых форм стадности: атака и защита.
Здесь нет необходимости их рассматривать, поскольку эти качества по большей части исследованы психологами в работах о следствиях стадности у человека. Дело в том, что эти качества наиболее очевидны у человека, действующего в толпе, и представляются чем-то, что добавляется к возможностям изолированного индивида. Соответственно, они рассматривались как составляющие все стадное наследие человека, а возможность того, что это наследие может иметь столь же важные последствия для индивида, почти не рассматривалась.
Главное свойство стада – однородность. Понятно, что огромным преимуществом социальной привычки является то, что она позволяет большому количеству особей действовать как единое целое; в случае охоты стая зверей в преследовании и нападении значительно превосходит в силе жертву[12], а в обороне чувствительность новой единицы к опасности значительно превосходит чувствительность отдельного животного в стаде.
Чтобы обеспечить преимущество однородности, члены стада должны обладать чувствительностью к поведению собратьев. Изолированный индивид не имеет никакого значения; индивид, входящий в стадо, способен передавать мощные импульсы. Каждый член стаи повторяет за соседом, и за ним, в свою очередь, повторяют; каждый в каком-то смысле способен стать лидером; однако поведение, слишком отклоняющееся от нормального, повторять не будут, а будут повторять только поведение, похожее на нормальное. Если вожак зайдет так далеко, что покинет пределы стада, его наверняка проигнорируют.
Оригинальность в поведении – противостояние, так сказать, голосу стада – будет подавлена естественным отбором; волк, не следующий импульсам стаи, обречен на голодание; овцу, которая не реагирует на стадо, съедят.
Опять-таки, индивид не только будет отвечать на импульсы, идущие от стада, но и будет воспринимать стадо, как нормальное окружение. Импульс всегда оставаться внутри стада будет иметь наибольший вес. Все, что грозит отделить индивида от его собратьев, будет решительно отвергаться.
До сих пор мы рассматривали стадных животных с объективной точки зрения. Мы видели, что они ведут себя так, словно стадо – это единственная среда, в которой они могут жить; что они особо чувствительны к импульсам от стада и совершенно иначе реагируют на поведение животных вне стада. Теперь давайте оценим ментальные аспекты этих импульсов. Представьте, что биологический вид, обладающий рассмотренными инстинктивными особенностями, обладает и самосознанием. Зададим вопрос: в какой форме эти феномены отразятся в его сознании? Во-первых, совершенно очевидно, что импульсы, порожденные стадным чувством, воспринимаются разумом как инстинктивные; они представляются «априорными синтезами
В попытке интерпретировать в ментальных терминах последствия стадности можно начать с простейшего. Сознательный индивид будет испытывать не поддающееся анализу первичное чувство комфорта в присутствии сородичей и такое же чувство дискомфорта – в их отсутствие. Для него является очевидной истиной, что человеку негоже быть одному. Одиночество – реальный ужас, с которым трудно справиться разуму.
Опять-таки, определенные условия образуют вторичную связь с присутствием или отсутствием стада. Возьмем для примера ощущения жары и холода. Животные сбиваются плотнее в кучу, чтобы избежать холода; холод связывается в сознании с отрывом от стада и приводит к ассоциации с вредом[13]. Аналогично ощущение тепла ассоциируется с безопасностью и пользой. Медицине понадобились тысячелетия, чтобы подвергнуть сомнению распространенное представление о вреде холода; и все же для психологов такие сомнения очевидны.
Немного более сложные проявления той же тенденции к однородности мы видим в стремлении к идентификации со стадом в вопросах формирования мнений.
Здесь мы находим биологическое объяснение неискоренимого стремления человечества делиться на классы. Любой из нас в своих мнениях, поведении, в выборе одежды, развлечений, религии и политики ищет поддержки класса – стада внутри стада. Можно быть уверенным, что самый эксцентричный во мнениях или поведении человек получает молчаливую поддержку класса, немногочисленность которого объясняет его кажущуюся эксцентричность, а ценность объясняет стойкость в несогласии с общим мнением. Опять-таки, все, что подчеркивает отличие от стада, неприятно. В мыслях индивида возникнет не поддающееся анализу отторжение новых действий и мыслей. Они будут восприниматься как «неправильные», «злые», «глупые», «ненужные» или, как говорится, «дурной тон» – в зависимости от обстоятельств. Относительно более простые проявления: страх быть на виду, стеснительность, боязнь сцены. Однако именно чувствительность к поведению стада больше всего влияет на структуру мышления стадного животного. Эта чувствительность тесно связана с внушаемостью стадных животных и в том числе человека. В результате воспринимаются внушения только от стада. Важно отметить, что эта внушаемость не всеохватывающая и только внушение от стада воспринимается благодаря инстинкту. Например, человек, увы, нечувствителен к урокам опыта. Это подтверждает вся история того, что напыщенно именуется прогрессом человечества. Если мы взглянем на создание, например, парового двигателя, то поразимся, насколько очевиден был каждый шаг и как его отказывались принять, пока машина как бы не изобрела сама себя.
Опять-таки, из двух внушений легче воспринимается то, которое представляет голос стада. Так что шансы на принятие утверждения можно выразить в терминах размеров части стада, которая его поддерживает.
Из сказанного следует: то, что противоречит внушению от стада, будет отвергнуто. Например, на властную команду индивида, не обладающего авторитетом, не обратят внимания, но если тот же человек сделает то же предложение косвенно, связывая его с голосом стада, он добьется успеха.