– Зато я все помню. Знаешь, я ненавижу косорылых. За то, что они со мной сделали, за то, что развязали войну, за то, что погибла мама, – за все. Но еще больше я ненавижу себя – то, что от меня осталось. Ненавижу, потому что по-прежнему думаю и чувствую, особенно потому что чувствую. Я держусь, давлю это в себе, заставляю себя не думать, не гневаться, не отчаиваться, не сопереживать. Но попробуй тут заставь, когда память сохранила то, что свойственно человеку. Честность, порядочность, чуткость, стыдливость…

– Мертвые сраму не имут, – говорит Анка. – Кем ты был до войны?

– Преподавал математику гимназистам.

– Надо же. – На пару секунд Анка замолкает. – А я училась в педагогическом. Не доучилась. Мне двадцать один. Было, – поправляется она. – А сейчас я даже не знаю, сколько мне – уже двадцать четыре или все еще двадцать один.

Наутро Аникушку отправляют в тыл на профилактику, мы с Анкой остаемся в траншее вдвоем.

– Знаешь, Андрей, – говорит она. – Вчера, когда этот спросил…

– Его зовут не «этот», а Аникей, – перебиваю я.

– Да, извини. Представляешь, у меня никого не было. Вообще. Даже не целовалась ни разу. Я была некрасивая, страшненькая, а потому стеснительная и робкая. Переживала ужасно.

– Зато теперь ты красавица, – отпускаю я сомнительную шутку. – Хоть сейчас замуж.

Анка не отвечает, и я чувствую себя неловко. Кладбищенский юморист, говорю я себе. Ослоумный кадавр. Некоторое время мы молчим, затем автоматика посылает в мозг сигнал тревоги.

«Переход в режим «А». Отмена: переход в режим «А» отменен».

– Наш, – говорит оставшаяся, как и я, в человеческом режиме Анка. – Это наш.

«Варяг», сминая гусеницами радиоактивную пыль, на полной гонит к пригорку. Никакая сила теперь не может ему помешать. Мертвый человек не хочет больше существовать, и обязать его к этому не вправе никто.

«Варяг» достигает подножия, взревывая, идет на подъем. У меня еще есть надежда, что он передумает – бывало, некоторые передумывали.

Он не передумывает. Полминуты спустя до нас доносится грохот взрыва. Аннигиляшки противника сократили счет.

– Как тебя звали на самом деле? – внезапно спрашивает Анка. – До войны.

– Игорем. А тебя?

– Только не смейся. Аней. Я была книжной девочкой, читала запоем и все подряд, играла на пианино, малевала натюрморты, в общем, вовсю готовилась к жизни старой девы. И совсем не думала умирать.

– Никто не думал. Я вот тоже ни сном ни духом.

Неожиданно я начинаю рассказывать о себе. Сам не знаю отчего: кому интересна история мертвого человека. Я рассказываю о маме, о заведшем новую семью отце, о чудом набранном проходном балле при поступлении в университет, об учебе, о первой безответной любви, а потом, в конце, об Аленке.