– Может, кайдзю съели тех, кто их построил? – спрашивал Мартин.

– Я вообще сомневаюсь, что эти твари питаются органикой, – хмурился Ленц.

Но Мартин знал, что папа с дядей ничего не нафантазировали. Он знал наверняка, и ему тоже хотелось спуститься под обманчиво тихую поверхность океана, чтобы увидеть чудесные подводные города. Может, там даже ходили люди в красивой одежде и беседовали друг с другом, и вместо слов у них изо рта вылетали пузырьки.

Услышав слова мальчика, Ленц откидывал голову и громко смеялся.

– Ох-хо-хо, Марти. Ты слишком хорошо думаешь о людях. Мы всего лишь лысые обезьяны, буквально позавчера спустившиеся с дерева. Вселенная намного сложнее и намного древней, чем нам кажется.

Мартин улыбался – тайно, про себя. Ни мама, ни доктор Ленц, ни тем более старейшина Бартен не знали о его вылазках. О том, как он спускался к морю и нырял в тихих бухточках на теневой стороне острова. Он уже мог нырнуть метров на пятнадцать – двадцать и без всякого акваланга. Недаром у него были такие пальцы и такие глаза с пульсирующим жадным зрачком и чуть заметной прозрачной пленочкой, опускавшейся на глазное яблоко при нырке и отлично защищавшей от соленой воды. Он видел там, внизу, ничуть не хуже, чем на поверхности. Даже в темноте. Наверное, так видели и медузы, слепые наверху, но зрячие в глубине своих черных пещер. Еще год-два – и он достаточно натренирует легкие, чтобы нырять глубоко, в совершенную тьму и холод. А потом возьмет лодку, отплывет подальше от берега и собственными глазами увидит то, что видели папа с дядей.

Над морем летит альбан. Марти поднимает голову и, не щурясь, глядит сквозь солнечные блики на огромную, тяжело взмахивающую крыльями белую птицу. Альбан летит издалека, наверное, с Хорео. В усталых движениях его крыльев, как и в шепоте волн, и в резком запахе водорослей, ощущается тревога. Альбанов не посылают просто так.

У первых были рации, но что-то в солнечном излучении мешало передачам – вместо голосов слышался сплошной шум и шипение. Тогда первые научились общаться азбукой Морзе – взрывами сухого треска, перемежавшимися молчанием. Вторые пользовались рациями уже редко, больше доверяя альбанам. Ведь птицы летают быстрее, чем плавают рыбачьи лодки. Обычно с их помощью передают сообщения о болезни, или сошедшем с гор селе, или другом бедствии, тогда как обычными новостями и сплетнями обмениваются рыбаки. И, конечно, альбаны возвещают о приходе кайдзю. Твари никогда не нападают одновременно на несколько островов, так что старейшина Бартен частенько просит соседей о помощи – а соседи просят о помощи Бартена, когда наступает их час. Почему же к острову Мартина летит альбан с Хорео?

Часовые на стене и на скалах тоже замечают птицу, и Мартин слышит звук рога. Пора бежать обратно. Может, он еще успеет заскочить к Ленцу и узнать про альбана. Или спросит потом у мамы, в убежище, – конечно, противно, что новости ей рассказывает Бартен, но надо же знать, зачем хорейцы послали вестника. Мартин срывается с места, бежит в гору и уже на ходу, оборачиваясь, машет океану рукой. Прибрежная полоса гальки обнажилась, и море ворчит, отступая. Оно всегда отступает перед приходом кайдзю, и в оставшихся лужах бьются длинные угри, а крабы поспешно зарываются в ил. Некоторые рыбаки даже специально ждут, не уходя за Стену, чтобы набрать полные корзины добычи. Папа и дядя говорили, что море стекает в глубинные разломы, откуда, может, и выходят кайдзю. А Мартину кажется, что это остров, как человек в минуту опасности, набирает полную грудь воздуха – только вместо воздуха каменный гигант дышит водой. Потом, с уходом кайдзю, гигант облегченно выдыхает, и море возвращается.

– Я тоже вернусь, – шепчет Мартин.

На лицо падает холодная тень. Мальчик оборачивается, и его хватает за шиворот набежавший часовой, рыжеусый Оле Свенсон.

– Ты что, совсем дурак? – орет Оле и трясет его, как хищная вырка морскую крысу. – Не видишь, что творится? А ну бегом в убежище.

Но Мартин не бежит. Болтаясь в могучей руке Оле, он смотрит на слепящую стену воды вдалеке. Там мелькает две… три… четыре быстрые спины. Отсюда они похожи на стайку диплозавров, но диплозавры никогда не подходят к берегу, если чуют кайдзю.

– Свенсон, что ты там возишься? – кричат сверху. – Тащи мальчишку внутрь.

«Пять, шесть», – считает Мартин.

Пока это не похоже на кайдзю и вовсе не страшно, но за шипастыми спинами нарастает огромный водяной горб.

– Вот здоровяк, – выдыхает Оле, и глаза у него делаются совсем круглые.

Море передумывает отступать, и в берег ударяет трехметровой высоты волна. Мартин чувствует удар всем телом. Он падает, и Оле падает на него, и кто-то кричит со Стены. Мартин лежит на спине, придавленный Оле, и продолжает считать. Два, три, четыре альбана кружат над островом. И еще пятый, тот, что прилетел раньше. От Оле пахнет потом и горным луком и очень сильно – мускусом. В обычной жизни он пасет мускусных козляков, и сейчас запах просто душит Мартина. Стражник ворочается, пытается встать, но тут в берег снова ударяет волна. Вокруг сыплются мелкие камни, царапают голые локти Мартина – или это он скребет локтями по каменному крошеву? Потом чьи-то сильные руки сдергивают с него Оле, а другие хватают за плечи и волочат внутрь, в калитку, и дальше по лестницам и террасам. Мартин отбивается, оглядывается. Черные шипастые, числом шесть, уже вылезли на берег и спешат к Стене, а за ними движется что-то огромное, то, что гонит волны перед собой, и при каждом его шаге остров дрожит.

– Они решили совсем покончить с нами, – слышится лающий голос.

Мартин выворачивает шею и видит Бартена. Оказывается, это Бартен тащит его в убежище.