— … Я считаю положение очень серьезным, — искоса поглядывая на свою жену, пытался объяснить свою позицию Владимир. — Племянник, по моему мнению, показал полную неспособность к нормальному управлению и даже, на мой непросвещенный взгляд, некую неправильность в своих мысленных построениях…
— Скажите уж прямо — признаки сумасшествия, — рыкнул Николай Николаевич, озабоченный неожиданными изменениями в поведении племянника. А также его упрямым нежеланием выслушивать наставления более старших и опытных в делах родственников, особенно, конечно, лично его, Николая Николаевича. К тому же пример Алексея Михайловича заставлял великого князя переживать за его должность инспектора кавалерии.
Мария Павловна, поморщившись, неожиданно вступила в разговор.
— Не стоит преувеличивать, Николя, — со слегка различимой ехидной интонацией заметила она. — О сумасшествии никто, если подумать, и не говорит. Но то, что Его Величество плохо понимает, как надо управлять Россией, мне кажется, стало заметно уже всем. Даже Мария Федоровна[6] это отмечала еще при его восшествии на престол. А за то время, что он правит, это стало ясно, как мне кажется, всему свету…
— Хм… — кашлянул Сергей Михайлович, вступая в разговор. — Прошу меня простить, но я вынужден покинуть ваше общество. Так как не поддерживаю ваших взглядов и знаю, что мой отец придерживается одного со мной мнения…
— Вот как? — удивился Владимир, — Ну что же, не смею вас задерживать… господин полковник, — оскорбительно закончил он, назвав собеседника не по имени или титулу, а по чину. Но Сергей лишь усмехнулся и приложившись к ручке великой княгини, вышел из кабинета.
— Он все расскажет отцу, — заметил Николай, отвернувшись от закрывающейся двери. — И…
— А это ничем нас не затронет. Мы имеем полное право обсуждать действия нашего родственника, задевающего интересы всех нас, — тут же парировала Мария. — Необходимо собирать Семью и решать вопрос с престолом. Я согласна даже на Михаила[7] на престоле. Но столь кровожадные выходки Императора меня просто пугают. Вы же слышали, что он едва не набросился на бедного Алексиса и хотел, говорят, даже его избить? Я теперь боюсь даже появляться во дворце. А как он с Гневной разговаривал? Говорят, она по возвращении к себе упала в обморок. Как такое можно терпеть?
— Павел[8], скорее всего, будет на нашей стороне. Нас не поддержат Михайловичи. Да и сама, хм… Гневная, — Николай Николаевич уже успокоился и как военный, получивший задание, начал анализировать возможность его выполнения. — Но можно привлечь на нашу сторону Константиновичей. Особенно если пообещать амнистию по некоторым проступкам…
— Не думаю, что Минни будет против, — возразил Владимир. — Она не простила и не простит Ники казни Витте. Флот тоже взбудоражен казнями двух заслуженных адмиралов и наказаниями почти сорока других офицеров, и настроен недружелюбно. Кавалерия в вашем подчинении, а гвардия выполняет мои приказы. Да и кандидатуру Мишкина она одобрит, — при этом он промолчал, что явное нежелание Михаила взять на себя императорские обязанности приведет, как уже рассчитали он и его жена, к тому, что царем станет их сын, Кирилл Владимирович, как второй по порядку наследования. Сам Владимир не мог взойти на престол по вполне прозаичной причине — супруга его, как уже отмечалось, была неправославного вероисповедования.
Французская республика, Париж, март 1902 г.
«Париж, Париж! Ты всегда притягателен и элегантен, несмотря на время года. И если Лондон — финансовая столица, Вена — музыкальная, Берлин — военная, а Санкт-Петербург — северная, то Париж — культурная столица, если не мира, то Европы точно. С красивыми видами, что не маловажно. Которые не портит даже это уродливое металлическое наследство Всемирной Выставки[9], - Борис Савинков вдохнул свежий вокзальный воздух — воздух свободы и заграницы (если честно, то весьма воняющий угольным дымом и смазкой), посторонился, пропуская спешащую от соседнего вагона пятерку людей, негромко говоривших между собой явно по-русски. Проводил тревожным взглядом, потому что один из них показался ему смутно знакомым. Но тут же успокоился. — Даже если это жандармы, то без согласования с местной полицией они не могут его задержать. Разве что у них уже есть договоренность, — а Борис подсознательно был к такому готов, почему и начал планировать возможность сопротивления. Но эта группа не заинтересовалась одним из сотен попутчиков и, поймав извозчика, укатила по своим делам. Совершенно успокоившийся Борис неторопливо достал из жилетного кармана часы. До назначенного времени встречи было еще не менее часа, которое он решил провести в ближайшем бистро — все же на улице было достаточно холодно. — Зима. Она и в Европе зима…» — подумал он и, двигаясь по привокзальной площади к зданию с вывеской, попробовал все же припомнить, кого ему напоминал этот господин в дорогом костюме. Мысли неожиданно переключились на воспоминания о бегстве из России. Он вспоминал, как, скрываясь от жандармов, приехал в Архангельск из Вологды. Куда его неожиданно, до этого рассмотрение его дела было отложено на следующий год, выслали по делу петербургских социал-демократических групп «Социалист» и «Рабочее знамя» под гласный полицейский надзор. Неожиданно, но учитывая новые веяния в императорском окружении, вполне понятно. Там, в этом убогом провинциальном городишке, он познакомился с высланной туда же эсеркой Брешко-Брешковской и решил вступить в эту нелегальную партию. По плану он должен был получить указания и документы, как уехать в Норвегию. Но неожиданно оказалось, что уже через час отходит из Архангельска в норвежский порт Вардэ мурманский пароход «Император Николай I». Времени было в обрез, он рискнул, и поехал без паспорта и вещей. Заплатив за билет, просочился в каюту второго класса, откуда старался выходить пореже до прихода судна в Варангер-фиорд. Там он, решив рискнуть, подошел к младшему штурману.
— Я еду в Печенгу (последнее перед норвежской границей русское поселение), но мне хотелось бы побывать в Вардэ. Можно это устроить?
Штурман внимательно посмотрел на пассажира, но, не усмотрев ничего подозрительного, спросил. — Вы что же, по рыбной части? — посчитав Савинкова обычным коммивояжером.
— По рыбной.
— Что же, конечно можно. А почему же нельзя?
— У меня паспорта заграничного нет.
— А зачем вам паспорт? Сойдете на берег, переночуете у нас. А на рассвете обратным рейсом вернетесь в Печенгу. Только билет купите.
На следующий день пароход уже стоял на рейде Вардэ. Пока на борт поднимались чиновники норвежской таможни, Борис сел в арендованную заранее шлюпку и через пятнадцать минут был уже на территории Норвегии. Оттуда, из Вардэ, через Тронхейм, Христианию и Антверпен Савинков и приехал сюда, в Париж. Где готовилась важная встреча, на которую пригласили его, новичка, столь блистательно сбежавшего из России и готового к любой деятельности на благо революции.
Через час он уже звонил в дверь типичной французской квартиры в типичном подъезде с сидящей на входе консьержкой. Дверь открыл человек невысокого роста, худощавый, с черной вьющейся бородой и бледным лицом. Привлекали внимание юношеские, горячие и живые глаза на типичном лице местечкового жителя.