– Не помрет. Крепкий.
Только сейчас Булыцкий сообразил, что на лбу у него – кусок грубой материи, наполненный мелко накрошенным льдом. Снова приоткрыв глаза, он попытался сориентироваться: а куда, собственно, он попал?!
Место, куда занесла его судьба, более напоминало склеп: небольшая такая комната с бревенчатыми стенами без каких-либо намеков на окна. В центре – место для огня, в котором, жадно облизывая сучья и ветви, выплясывали языки пламени, наполняя помещение каким-то неверным, оттого и таинственным красноватым светом. По стенкам – подставки с лучинами. Сизоватый дым поднимался от кострища и, упершись в потолок и чуть там поблукав, вырывался наружу через два крохотных, больше похожих на бойницы, черных прямоугольника[8]. Вокруг костра, ссутулившись, молча сидели несколько бородатых, по-странному одетых мужчин.
– Где я? – прохрипел пленник.
– Что молвишь? – наклонился к нему здоровый детина.
– Куда я попал? – глядя на заросших, словно настоящие бомжи, обитателей подземелья, с трудом пробормотал тот.
– Ишь ты, – покачал головой старший. – Оно вроде и чужеземец, да вроде и по-нашему молву ведет.
– Тихо ты, Третьяк! Смотри, прогневается.
– Репей тебе в рот! Расквакались, заячьи душонки, – огрызнулся тот и, уже обращаясь к Булыцкому, продолжил: – Вот что скажу тебе, боярин: до полусмерти застудился, да живот свой сохранил. Угодно, значит, то Богу.
– Деньги заберите, телефон. Меня не троньте.
– Ты, боярин, чьих будешь-то? – Николай Сергеевич непонимающе уставился на говорившего. – Слышишь меня, боярин? – сипло кашлянув, продолжал тот. В руке детины откуда-то вдруг появился топорик странника, и тому, только-только отошедшему, вдруг страшно стало: не ровен час худого чего сделают. – На тебя как наткнулся, да ты им да палицей отбивался, да так, что хоть в сечу. А вижу ведь, оставить нельзя, и так уже померз, что в горячке на всех бросаешься. Насилу и угомонил-то тебя. Так чьих, боярин, будешь-то? – повторил вопрос детина.
– Да какой я тебе боярин? – морщась от разрывающей горло боли, просипел он.
– Не боярин, – кажется, нисколько не удивился его собеседник. – Так из княжьих будешь, стало быть?
– Какие княжьи? – снова закружилась голова у Николая Сергеевича.
– Чужеродец, стало быть? – совсем низко склонился над пожилым человеком говоривший.
– Пусть так, – прохрипел в ответ тот.
– Говорил же, – получив ответ, кивнул тот. – Мудрен, ничего не скажешь, – переключив внимание на топор с непривычно коротким ярко-желтым пластиковым топорищем, уважительно произнес его собеседник. Так и сяк крутя его в руках, он то цокал ногтем по непривычно упругой поверхности топорища, то взвешивал его в руке, то, приладив в руке, вдруг сделал пару резких выпадов, как будто бы рубя невидимого врага. – Простому такой не сделать. Сталь хороша, – легонько попробовав на остроту острие, – оно бы топорище подлиннее, так в схватке цены не будет, – довольно прищелкнул языком тот. – Хоть бы и самому князю в подарок. Сохрани, – здоровяк положил инструмент у изголовья, – из тебя дух когда вылетел, обронил ты его. А я нашел да с собой прихватил. Поутру не сыскали бы уже.
– Спасибо, – чуть слышно прошептал в ответ.
– Спа-си-бог, – протянул тот по слогам.
Третья часть