— Карачун, твою мать… Ты ли это? Давненько не виделись; не завшивел еще, паскуда? — со стороны оврага, из кустов появился мускулистый тигр, и нервно подергивая кончиком хвоста, разболтанной походкой двинулся к костру.

— И тебе не кашлять, Сурик. Тоже не рад тебя видеть в здравии.

— Что забыл Брави на моей земле? — остановившись метрах в трех от костра, тигр резко перестал кривляться, и нагнув морду к земле, угрожающе прижал уши к голове, — Какого хрена ты тут ошиваешься?

— Я тут нынче по делам. Которые тебя, Сурик, ни коим боком не касаются, — невозмутимо ответил енот и неспеша отправил в пасть последний кусочек жареной козлятины.

— Еще как касаются, Ловец душ. У меня сегодня ночью пропала собственность — моя коза. Последняя чилтанская коза на всем долбаном Парготе. Сигнал ее чипа привел меня сюда, и что я тут вижу?

— И чего же ты тут видишь?

— Тебя, Карачун! И мою полусъеденную козу, висящую на дереве! — тигр аж подпрыгнул на месте от негодования.

— Сурик, вот кому ты свистишь? Байбакам степным свою хрень про последнюю козу заряжай!

— Ты. Сожрал. Мою. Козу.

— Да не ел я твою козу. Ты когда последний раз пеленг делал?

— Десять минут назад.

— Ну так сделай его еще раз.

Тигр немного повозился со своим браслетом и удивленно посмотрел на енота:

— Ничего не понимаю. Вот же остатки туши висят.

— Ну висят себе и висят… Тебе-то какое дело? И с чего ты вообще взял, что это именно твоя коза тут с горя повесилась?

— Да потому, что на этой земле нет ничьих коз, кроме моих.

— Пеленг что показывает? — невозмутимо спросил Карачун.

— Чип на северо-западе, в паре километров.

— Так и пи… шуруй туда. Не видишь, я кушаю?

— Там только болото! Она не могла туда забрести!