Черноморец подчеркивает свое происхождение с помощью черного свитера, черной бороды, черных волос и черных бровей над черными зенками. Кажется, других цветов он не признает.

— Черная, — произносит он одно из трех десятков освоенных им английских слов, когда на экране появляется чудаковатая негритянка в каком-то белоснежном дневном «мыле». — Я ебал черную. Хорошо.

Я залезаю в холодильник за пластиковой бутылкой молока.

Весь день мы вдвоем. Я и Балатов, пахнущий конским навозом, вымоченным в бензине. В паузах между рекламой своих сексуальных предпочтений он всячески пытается со мной закорешиться. — Я тебе показывать черную. Фото там. Пошли.

Это все равно что оказаться с тигром в одной лодке посреди океана. Приходится взвешивать каждый свой шаг. Я по-тихому беру на кухне еду, «к Ленину» же заглядываю, пользуясь шумовым прикрытием, которое мне обеспечивает стереомагнитофон. А так часами сижу у себя в каморке, пытаясь отделить писания пророков от божественных звуков болгарского «металла». С таким же успехом эти амбициозные ребята могли быть из Арканзаса или Эквадора. Эти лохматые рокеры, рассеянные по всему миру, принадлежат к одной нации. Еврейство двадцать первого века.

Но с черноморцем мои попытки ЗНД не проходят. Раздается стук в дверь. Естественная реакция — где моя пушка? Я без нее как уборщик без швабры.

— Есть крем для битья, — спрашивает он меня.

— Если бы.

— Есть, да?

— Нет, извини.

— Хочу бить лицо.

— Ага. Дело хорошее.

— Ты исландец?

— Как тебе сказать… Отчасти. Отчасти исландец.

Эта страна засасывает меня, как вулкан, работающий наоборот. Чувствую, однажды зимой я проснусь снежной бабой с галькой вместо носа.

— Ты не работать?

Что дальше? Он потребует мой паспорт? Он спрашивает меня про Гуд-Ни и Гудмундура. Я даю короткие ответы, глядя на его макушку, просвечивающую сквозь черные волосья, как темечко новорожденного.

— Гуд-Ни и святой отец — твой друг? — говорит он с довольным смешком, как будто именно это его интересует, но тут же перескакивает на свой любимый цвет. — Ты черную ебать?

— Э… Да. Приходилось.

— Хорошо? — Гадкая улыбочка перерастает в еще более гаденький хохот. — Хорошо! — И продолжает хохотать всю дорогу до своей клетушки. — Черная — хорошо.