Пришли немцы, угнали пятнадцатилетнюю девочку в Германию; где-то в толпах «перемещенных лиц» ее через год-два увидел там средних лет итальянец, увез к себе в Венецию, женился на ней, и бывшая пионерка, давно ли дававшая торжественное обещание быть всегда готовой к борьбе за дело коммунизма, за дело рабочего класса, превратилась в жесткую, прижимистую эксплуататоршу рабочих людей – стеклодувов и мастеров росписи по стеклу, превратилась в «хозяйку». Душевный фундамент ее не выдержал, не выстоял на крутых жизненных поворотах. Не был он по прочности равным идейному основанию Зои, Лизы, Александра Матросова, замечательных, зеленевших от голода ленинградских ребятишек, которые ночами дежурили на чердаках, чтобы только не пропустить ни одной зажигательной бомбы врага.
Пусть таких пионерок, которые стали «хозяйками», единицы, пусть даже эта «Нина Николаевна», уже спотыкающаяся на некоторых русских словах, пусть она такая одна-единственная на свете, все равно пример ее не может не вызвать у нас беспокойства и серьезных раздумий об идейной закалке человека смолоду, со школьных лет.
Идеологи капитала прекрасно понимают, что наша неотразимая сила – в идеях строительства самого совершенного общества на земле, в идеях коммунизма, в тех идеях, которые преобразуют мир и влекут к себе всех тружеников нашей планеты. Стараясь хоть как-то ослабить эту победоносную идейную мощь, отдалить окончательное падение капитализма, западные идеологи идут на все, готовы использовать любую скважину, любую щель. В сорок пятом номере журнала «Америка», в котором всячески прославляется система образования в США, рядом с рекламой наимоднейших мужских шляп помещены «Мысли об образовании» – выдержки из высказываний различных американских деятелей, вплоть до Дуайта Эйзенхауэра. Одна из этих «мыслей» весьма любопытна: она принадлежит философу Джону Дьюи и звучит так: «Цель образования – научить ребенка думать, а не тому, что именно думать».
Только безнадежные простаки могут клюнуть на это откровение. Но все-таки могут. В самом деле: вот ведь подлинное-то, демократическое, ничем не скованное, свободное образование! Тебя только научат процессу думания, а уж думать ты можешь, что тебе взбредет в голову. Предел свободного развития человеческой личности?
Звучание вроде бы и красивое. Но смысл менее красив. Даже если бы так было в действительности, как утверждает философ, то из этого не могло бы получиться ничего иного, кроме несомненнейшей чуши. Нарушились бы все человеческие связи, основанные на общностях «думания», люди стали бы помаленьку дичать, и в конце концов вернулись к первобытному состоянию.
«Мысль» эта имеет, конечно, иное назначение. Надо полагать, что она предназначена не для внутриамериканского потребления, а на экспорт. Автор ее хотел бы убедить нас отказаться от идейной направленности нашего образования, он хотел бы сделать так, чтобы мы не учили наших ребят, что думать против капитализма. И если бы это вдруг случилось, тогда единомышленники философа, можно не сомневаться, немедленно пересмотрели бы такой взгляд на цель образования и принялись бы советовать нам учить молодежь, что думать против коммунизма и за капитализм.
Отцы капиталистической идеологии не делают ничего попусту. Если в журнале «Америка» публикуется какая-то «мысль», то делается это только в надежде, что она, быть может, сработает против идей коммунизма. Иначе разве бы стали расчетливые дельцы тратить деньги и роскошную бумагу для издания своего журнала? Если они принимаются вдруг безудержно хвалить какой-нибудь наш кинофильм, так и знай, узрели в нем, значит, нечто, дающее им надежду на то, что мы способны отступить от социалистического реализма, то есть, иначе говоря, вообще отступить от своих идеалов. В остром, интересном докладе В. Серова на 1-м съезде художников РСФСР приведен очень характерный факт. Американский литератор Александр Маршак расхвалил в журнале «Лайф» формалистические, антихудожественные потуги нескольких молодых московских художников.
Чего же он хочет, этот певец бессодержательной и бесформенной мазни? Может быть, он действительно ее такой пламенный ценитель? Может быть, приветствуя ее, он борется за подъем искусства в Советском Союзе? Летчик Пауэрс летел над нашей землей, чтобы сфотографировать военные объекты и тем причинить какой-то ущерб нашей оборонной мощи. Литератор А. Маршак, восхваляя чахлые плоды творческой и идейной путаницы молодых художников, пытался сделать, собственно говоря, то же самое, но только не в области оборонной, а в области идеологической. Заокеанским одобрением, похлопыванием по плечу, прославлением в «большой прессе свободного мира» он надеется сбить наших молодых художников с пути социалистического реализма, с пути служения народу. Иначе и он бы сам не взялся за перо, и его бы не печатали, и ему бы не платили.
Нет, отцы капиталистической идеологии не сложили оружия. Подобно осам, вьется их неутомимая паства вокруг стран социалистического лагеря, и ищет, ищет, куда бы воткнуть жало.
От советского учителя во многом зависит сделать так, чтобы не было ни малейшей щели для проникновения этого ядовитого инструмента. Советский учитель, ставший сегодня активным участником строительства коммунизма, должен не только учить ребенка думать, но и учить его тому, что именно думать: что думать о своей родине, что думать о своем народе, что думать о наших великих целях, о законах классовой борьбы, об империализме. Учить человека только думать, а не учить его, что именно думать, равносильно тому, если бы бойца обучали гимнастике и физкультурным упражнениям с оружием, но не научили бы его, как с помощью этого оружия вести бой.
Обучая ребят, формируя их сознание, хороший учитель обычно опирается на художественную литературу, на искусство. Уж если говорить об оружии, то литература и искусство – одно из главных оружий учителя. Но всегда ли и все ли в школах умеют владеть этим оружием как бы следовало? Изъяны начинаются с того, что художественное произведение рассматривается в школьных программах как предмет, который надо непременно «разбирать», – не наслаждаться произведением, не впитывать в себя его мысли, не обогащать ими свой собственный мир, а именно «разбирать» – и только. Разрубают его, беднягу, на куски – на «образы», на «замыслы», на «картины природы», на «портретные характеристики». В результате этого перед школьником воздвигается груда разрозненных обломков, и нет ничего цельного. Писатель годами обдумывал, как из кусков создать целое, в школе оно, с таким трудом достигнутое, разрушается иной раз за один-два урока. Хорошо, что подобным методом не «проходят» в школе, скажем, скульптуру. После школьного «разбора» Венера Милосская осталась бы, конечно, не только без рук, но уже и без ног, с Моны Лизы содрали бы нетускнеющие краски, положенные Леонардо, и покончили бы с ее улыбкой, более чем четыре с половиной века озадачивающей искусствоведов мира.
В последнее время в печати слышатся голоса о том, что сочинения по литературе, которые дети пишут в школах, это не сочинения, не плод собственных раздумий и наблюдений молодого человека, а какие-то никому не нужные компиляции, создаваемые по строго установленному шаблону, с обязательным «введением», с обязательными «первой» и «второй» частями и с не менее обязательным «заключением». Действительно, ничего, кроме умения «сдувать» с книжки или со шпаргалки подходящие цитаты, кроме навыка составлять канцелярскую «докладную» о прочитанных произведениях литературы, такие «сочинения» дать не могут. Но почему же они возникли, из чего? Не из самого ли метода преподавания литературы?
Я далек от утверждения, что «разборы» не нужны совсем. Для меня ясно только, что они должны обрести какую-то иную форму, отнюдь не это холодное и хладнокровное анатомирование с отсечением рук и ног. Нельзя из них выпускать живую кровь, живую душу. Только врачей учат анатомированию человеческого тела, то есть специалистов, профессионалов. А все остальные любуются красотой человека, не стремясь определять, каких размеров у него печень – не увеличена ли, часом, не мучает ли его изжога и насколько правильно срослись в детстве его черепные кости.
Всякое сравнение хромает. Это, конечно, тоже. Но хочется, чтобы как-то иначе наши учителя раскрывали перед учениками внутренний мир литературы, чтобы впечатляющая сила книги не ослабевала под скальпелем «разбора». Если ребенок ощутит красоту литературного произведения, если взволнуется его образным содержанием, воспримет его мысли, его идеи, – будет сделано большое, важное дело.
Книга – великое оружие. Одно из величайших на земле. Но хочется спросить учителей, преподающих литературу: достаточно ли в их распоряжении хороших книг о нашей жизни, о нашей действительности, вполне ли устраивают их эти книги, находят ли они в книгах того героя нашего времени, который мог бы стать идеалом для советских ребят, героя – строителя нового общества, героя-созидателя, человека больших чувств, значительных, красивых помыслов?
Четвертого июня в «Учительской газете» было помещено письмо группы московских учителей, обращенное к писателям. Письмо называлось: «Мы вместе воспитываем человека». Это очень важное письмо, но, к сожалению, если не ошибаюсь, единственное за последние несколько лет. Выходят на экран скверные, дурного вкуса кинофильмы – учителя об этом ни слова, как будто бы им безразлично, что такие картины мешают идейному воспитанию школьников. Появляются на театральных подмостках слезливые, сентиментальные спектакли, рассчитанные на вкус обывателя, – учителя ни слова о них. Появляются плохонькие, мелкотравчатые рассказы, повести, романы – учителя опять-таки молчат. А ведь это же верно: мы вместе воспитываем человека. Значит, учителям должно быть до крайней степени не все равно, о чем и как пишут романисты, драматурги и кинодраматурги. Ребячьи души легко ранимы, легко поддаются влиянию. Одной талантливо, но неверно написанной книгой, одним отлично снятым, но гнилым по содержанию кинофильмом, одной ловко составленной и распространенной по десяткам театров «чувствительной» пьесой можно свести насмарку долгую работу учителя. Разве это не может не обеспокоить учителей?
Очень хорошо, что учителя-москвичи подали свой голос в печати. Правда, письмо их несколько односторонне – они обращаются, главным образом, к тем писателям, которые пишут на так называемые «школьные» темы. А человек воспитывается отнюдь не только на литературе о школе; прежде всего он воспитывается на хорошей литературе, на литературе больших характеров, литературе героических дел и ярких идей. Вопрос, следовательно, заслуживает того, чтобы ставить его шире. Почему бы учительской общественности не обсудить в полный голос такие шумные, «кассовые» пьесы, как «Иркутская история» и «Неравный бой»? К первой, например, театральная критика отнеслась явно односторонне, не пожелав увидеть недостатков. Вторая тоже в большинстве случаев рассматривается со стыдливой снисходительностью. После могучих-то сценических полотен Лавренева, Погодина, Корнейчука, Вишневского да такая бытовистенькая, трогательненькая драматургийка! Разве нет тут повода для большого разговора?
Велики задачи нашей страны, нашего народа – задачи не только внутренние, но и международные. Литература и искусство обязаны отвечать уровню этих задач. Литература и искусство обязаны поднимать человека, давать ему крылья для большого полета, а не ставить его на подножный корм обывательщины, не расслаблять его душу. Они должны вести вперед, а не отводить в сторону, не тянуть назад.
Я говорю это все на страницах газеты наших учителей, потому что разделяю утверждение: да, мы вместе воспитываем человека. С нас вместе спросится, если мы будем плохо воспитывать. О нас вместе будет сказано историей доброе слово, если мы это будем делать хорошо.