Глава тридцать вторая

Заиндевевшее деревянное сиденье покрыто ледяной коркой, пальто прилипает к нему. Я ёжусь, от коленей до бёдер бегут мурашки. В такую промозглую погоду в парке никого, кроме нас. Кутаюсь в воротник, но всё равно не могу согреться.

Паша морщится от колючего ветра, шмыгает носом, не отводит от меня взгляда. Смотрит внимательно и молчит. Ждёт, готовый принять любое объяснение, которое я ему сообщу. Сейчас он мне напоминает Миру. Может, это их и роднит – открытость, способность верить на слово без сомнений и подозрений, умение выслушать и помочь, не выгадывая ничего для себя. Так первоклассники смотрят на учителя, исполненные решимости впитывать каждое слово, как безусловную истину.

Мира всегда старалась в первую очередь замечать положительную сторону человека. Каждому заранее выдавала индульгенцию, любого могла оправдать. Сколько книг о единорогах и прекрасных принцах надо было прочитать, чтобы так беспредельно верить в окружающих? Хотя, наверное, такой надо родиться. Тем не менее Паша и Мира точно выросли из одной песочницы.

К сожалению, по моему опыту, такие близкие по духу люди редко сходятся в пару. Они прекрасные друзья, но до чего-то большего дело почти не доходит. «Противоположности притягиваются» – расхожее выражение, которое часто подтверждается жизнью. Как там у классика? «Волна и камень… Лёд и пламень…»

Ну, почему? Почему всё так несправедливо устроено?

– Меня зовут не Виталина, – начинаю я, помедлив.

– А как? – его голос звучит тихо, но настойчиво.

– Я – Вера, сестра Миры.

– Вера? Та, что уехала из города? – Паша недоверчиво всматривается в моё лицо. Наверное, пытается вспомнить.

Я киваю.

– Зачем вы представились другим именем?

– Так было нужно. Виталина – редкое имя, встречается нечасто. Необходимо было, чтобы ты запомнил его, – объясняю я.

– Для чего?

– Для чего… тут одним словом не обойдёшься. Придётся начать издалека, с детства.