– И этим дуэтом будет… – Мисс Салливан замолкает и окидывает всех нас взглядом, словно судья на телевизионном конкурсе талантов.
Затем мисс Салливан показывает на нас с Анук и говорит:
–
Я выдыхаю весь воздух, скопившийся в моих легких, через рот. Голова у меня кружится, ощущение такое, будто я смотрю через калейдоскоп – цветовые пятна в зале перемещаются, так что он крутится, как карусель. Затем руки Анук обвивают мою шею, а ее волосы щекочут мне щеку.
– У нас получилось! – говорит она высоким взволнованным голоском.
Я тоже обнимаю ее крепко-крепко.
– Лучшие подруги навсегда! – шепчу я ей на ухо.
– Лучшие подруги навсегда, – повторяет она, затем отстраняется и улыбается мне такой улыбкой, от которой у меня чуть не останавливается сердце.
Мисс Салливан рукоплещет.
– Давайте все поаплодируем им обеим, – говорит она. – Они, несомненно, это заслужили.
Все начинают аплодировать – восхитительный, полный энтузиазма шум, который наполняет мою голову и возносит меня к небесам. Я оглядываюсь по сторонам, потому что мне хочется увидеть лицо Элинор Харди (в гимнастике Элинор полный ноль и приходит на занятия только потому, что ей нравится носить украшенные блестками гимнастические купальники). Элинор аплодирует (а куда она денется, ведь за нами наблюдает мисс Салливан), но вид у нее при этом недовольный, а губы надуты, как у рыбы. Я встречаюсь с ней глазами и с ненавистью смотрю на нее.
21
Я посмотрела везде, но так и не смогла его найти. Я знала, где он должен был находиться – где он находился
Кулон моей бабушки был одной из самых ценных моих вещей – как, что было вполне естественно, с точки зрения моих чувств, так, вероятно, и в денежном плане. Мне было тринадцать, когда мать моего отца умерла, отписав мне этот кулон в своем завещании. Это была притягивающая взгляд подвеска из бриллиантов, аметистов и мелкого жемчуга на изящной цепочке белого золота, изготовленная еще в двадцатых годах прошлого века. Мой дед, который работал в компании «Роллс-Ройс» и был человеком весьма обеспеченным, купил это украшение в подарок своей жене на их серебряную свадьбу. Я надевала его не очень часто – оно имело слишком пафосный вид, – но, когда я все-таки украшала им свою шею, оно всегда привлекало ко мне всеобщее внимание.
Я вернулась мыслями к тому времени, когда видела этот кулон в последний раз – это произошло несколько недель назад, когда я надела его на свадьбу одного из друзей Тома, и я помнила, что еще подумала тогда: как красиво он оттеняет мое расшитое бисером платье-чарльстон. Внезапно меня, словно ножом, пронзила тревога – не могла же я потерять его, когда мы с Томом танцевали в том старинном доме-усадьбе на границе графств Саррей и Гемпшир, или все-таки могла? Нет, конечно же, не могла, иначе я заметила бы это, как только мы вернулись домой. Я закрыла глаза, стараясь восстановить в памяти последовательность событий, происходивших в тот вечер после того, как мы вышли из такси на Бельвью-райз. Мы с Томом оба были довольно пьяны, но я ясно помнила, как сняла кулон и аккуратно положила его обратно в футляр. Во всяком случае, мне казалось, что я это помню. Но в последнее время я замечала, что с пугающей легкостью начинаю путаться по поводу самых разных вещей.
Если я
Вспомнив, что я еще не заглядывала под кровать, я опустилась на колени и, прищурясь, вгляделась в узкое пространство… но там не оказалось ничего, кроме заколки, валяющейся среди комков пыли. С трудом поднявшись на ноги, я чуть не упала и была вынуждена схватиться за спинку в изголовье кровати. Мне было не по себе. И дело было не только в тревоге из-за пропавшего кулона – мне было нехорошо физически. У меня была такая жуткая изжога, будто я выпила жидкость для прочистки канализационных труб, и болело все внутри. И я страшно устала – я ничего не могла поделать со своей зевотой, и глаза мои застилала колючая пелена. Обрывки кошмаров, мучивших меня минувшей ночью, все еще полоскались где-то высоко на мачтах моего подсознания, словно изорванные в клочья паруса, хлопающие на ветру после того, как судно пережило шторм.
Я заставила себя смириться с тем, что продолжить поиски кулона придется позднее – Том и Сэмми были сейчас на кухне, где они оба готовили ужин, и скоро уже начнут гадать, куда это я подевалась. Приготовить ужин предложила Сэмми – ей не терпелось испробовать новый рецепт лазаньи. К сожалению, к нам не могла присоединиться Меган – она опять работала в одну из этих своих нескончаемых вечерних смен. Я уже внесла в готовку свой вклад – пошинковала помидоры и лук, а Том тем временем приготовил белый соус под руководством Сэмми. Странное дело, раньше я и не подозревала, что Том так интересуется стряпней, – всякий раз, когда я была у него, мы заказывали блюда из ресторана. Но тут появилась Сэмми и, похоже, разбудила спавшие в нем до недавних пор способности кулинара.
После того как лазанья была поставлена в духовку, я сказала, что мне надо на минутку отойти, и поднялась к себе, чтобы принять гевискон и погасить свою изжогу. Я держала его в выдвижном ящике моего туалетного столика и, отодвинув в сторону шкатулку для драгоценностей, подумала, что она, похоже, стала необычно легкой, – тогда-то я и обнаружила, что мой кулон пропал. Если повезет, Том прольет свет на то, каким образом он мог исчезнуть.
Идя по лестнице вниз, я слышала, как они оба смеются. Меня удивляло, что они так быстро подружились – почти в самый первый день своего знакомства. Мне нравилась Сэмми, но к ней еще надо было привыкнуть, и, на мой взгляд, у нее с Томом было не так уж много общего. Должна сказать, что в тот вечер она выглядела особенно привлекательной в своем обтягивающем фигуру черном платье-чулке, носить которое могут себе позволить лишь очень немногие из женщин старше двадцати пяти, – пожалуй, слишком нарядном для простого ужина в домашнем кругу, но думаю, если оно у тебя есть, почему бы в нем и не пофорсить?