Несколько дней спустя из клиники сообщили, что я здоров. Я был вне себя радости.

“Проклятые СМИ”, – подумал я тогда. Однако доктор посоветовал мне соблюдать осторожность и не радоваться раньше времени, ведь вирус имел инкубационный период до шести месяцев. В это время лучше воздерживаться от сомнительных связей.

Я снова впал в панику, ожидание казалось бесконечным. Но с тех пор презерватив стал моим верным другом. Возможно, я переборщил с мерами предосторожности, но тогда средства массовой информации во весь голос кричали об опасной болезни.

И именно в тот период пришла повестка: я должен был идти в армию.

Я не представлял себе жизни вне Гамбурга. Но, откажись я от службы, я бы еще долго не мог вернуться в Италию.

Кроме того, мне удалось выяснить мое юридическое положение в Италии: после апелляции меня приговорили к трем годам за грабежи, хотя сначала речь шла о шести годах заключения, несмотря на мой статус несовершеннолетнего и отсутствие судимостей. В те времена закон предусматривал, что осужденные на срок, не превышавший трех лет, могли отбывать наказание условно и не гнить в тюрьме. То есть, я мог вернуться домой свободным человеком. Правда, военной службы было не миновать.

Так что пришлось ехать в Италию.

“В конечном счете, армия – это всего-навсего год”, – успокоил я себя.

Я забрал большую часть своей выручки, оставив кое-что в общей кассе; впрочем, мы все были убеждены, что ремесло пора менять. Кроме того, я заплатил долг за квартиру и со слезами на глазах попрощался с друзьями: меня ждал год в армии.

Я не сомневался, что целый год будет вычеркнут из моей жизни. И утешал себя мыслью о том, что научусь обращаться с оружием и усвою азы военной дисциплины. Однако покинуть любимый Гамбург, привычный мир и знакомых – вот что по-настоящему расстраивало меня. Но выбора не было.

Почему я так убивался из-за года армейской службы? Сейчас кажется странным, что меня страшили жизнь в казарме, неприхотливый солдатский быт, необходимость подчиняться приказам, маршировать, драить пол и уборные.

Если поразмыслить над тем, как я прожигал жизнь в юности и как бесславно кончил, то по сравнению с этим год военной службы представляется годом истинной свободы, беззаботности и веселья.

Настает час обеда. Еду приносят прямо в камеру. Не то что в армии, где приходилось с подносом в руках отстаивать очередь, в грязной казарменной столовой. Но тогда этого требовала солдатская дисциплина, которая помогала мне расти и развиваться.

А сейчас я в тюрьме! И это наказание. И хотя условия здесь, пожалуй, получше, чем в армии, – точнее, менее ужасны, – страдания от этого не уменьшаются, просто пытка стала более утонченной. Не все понимают важность тюремных правил. Многие заключенные их не признают, находясь в постоянной борьбе с теми, кто должен поддерживать установленный здесь порядок.

Не все осознают эту разновидность свободы. Свобода – не только желание выйти из тюрьмы. Свобода – это способность мыслить и действовать независимо. По-моему, свобода лежит за пределами устава, придуманного мафией, “Коза Нострой” или “Стиддой”. Свобода – это когда человек имеет выбор и волен решать сам, как ему действовать.

У меня не было свободы выбора, я не мог ничего решать. Я лишь боролся за свою жизнь. И я думаю, нет ничего ценнее жизни.