Цицерон покачал головой:
— Что за манеры! Что за речи! И этот человек воображает, что может управлять Республикой!
— Дурные манеры — не самое большое преступление заговорщика, — заметил Клодий. — Послушай, сиятельный, Катилина подал хорошую мысль.
— Разве у этого человека есть хорошие мысли?
— Если немного откорректировать, их можно будет назвать дельными. Так вот: почему бы
— Серьезно? Ты слышал? — обеспокоился Цицерон. — Ну, разумеется! Я — единственный, кто еще печется об Отечестве.
— Мне намекнули…
Консул постарался принять важный вид, хотя голос его дрожал:
— Буду тебе благодарен, если останешься. И никогда не забуду об оказанных благодеяниях. Ведь тебе что-то нужно от меня, мой друг?
— Нет, совсем ничего. Пока.
Оба рассмеялись. Смех Цицерона получился несколько нервный.
Интересно, Катилина сам явится убивать Цицерона, или пришлет своих друзей? Самое забавное, что дерзкая затея может удаться. Сейчас такое время, когда может случиться все что угодно. Но что дальше? Заговорщики продержатся у власти несколько дней, от силы месяц. Чем дольше — тем хуже. Будут убийства, грабежи, сброд будет насиловать женщин и детей, а потом с Востока явится Помпей Великий со своими легионами и войдет в Город. Сулла в свое время наглядно доказал, что Рим невозможно оборонять без хорошего войска. У Катилины нет армии, так что Помпей без труда повторит урок своего учителя и станет повелителем Рима. Уже навсегда.
Помпей — повелитель Рима?
«Нет, клянусь Геркулесом, мне не нравится эта перспектива! — усмехнулся Клодий. — Потому как Помпей может у власти задержаться».
Катилину придется остановить, пока он не поднес факел к костру и все вокруг не запылало. Только сможет ли Цицерон справиться с заговорщиками? Если бы речь шла о болтовне, то волноваться не стоило — этим видом оружия консул владеет в совершенстве. Но если дело дойдет до мечей, драться придется другим.
II
Клодий остался ночевать у Цицерона. Послеобеденная беседа за чашей разбавленного фалерна затянулась. Наедине, не заботясь о красоте фраз и славе римского народа, выходец из Арпина был очаровательным и остроумным собеседником. Исчезли манерность и напыщенность, Клодий видел перед собой усталого немолодого человека, который прекрасно понимает, что происходит в Республике.
Как бы между прочим Клодий пересказал хозяину слова Катилины о сенате и невозможности дальнейшего безголового существования.
— Я и сам вижу, какие пустые люди наши отцы-сенаторы! — воскликнул Цицерон в сердцах. Он даже привстал на ложе. — О чем только они думают? О Республике? Нет! О своих садках, где разводят драгоценных рыбок. Остальное слишком незначительно по сравнению с рыбными садками. Но что делать? Если бы явился ректор-избавитель, и смог бы излечить нашу Республику, вернуть ей утраченную доблесть, утраченный аскетизм, прежние честность и честь, и вновь вручить власть сенату и народу Рима! — Цицерон так разволновался, что на лбу выступила испарина, и он промокнул лоб салфеткой. — Воровство, подкуп, обман, растраты, вымогательства, лень. Римляне стали вместилищем пороков, как прежде были образцом добродетели.
— Мы не преувеличиваем доблесть наших предков?