По пути адвокат подметил небольшую странность в поведении Горна. Обычная для него легкая рассеянность уступила место собранности, взгляд внимательно отслеживал обстановку на улице, а движения сделались экономными и пружинистыми. Горн скорее всего бессознательно привел свой организм, как биологическую машину, в состояние готовности к любым неожиданностям. Александр Петрович с огорчением думал, сколько же адреналина сейчас в крови у этого человека: вот так и случаются инфаркты.
За столом все четверо сначала избегали говорить о камнях и убийствах, но в конце концов, по извечным законам психологии, и то и другое проникло в их беседу. Однако об этом никто не жалел, настолько интересные вещи рассказывал доктор Косамби. Адвокат понимал по-английски с трудом, и Горну приходилось давать ему пояснения. Речь шла о воспитателях камней. Тайны этой редчайшей профессии передавались в семье от отца к старшему сыну, и за всю историю Индии было только два таких рода. Известны не только камни-стражи и камни-убийцы, они использовались и для других целей, как-то: защита от яда в пище и от укусов змей, поддержание мужской силы, остроты зрения и лечение некоторых болезней. Применялись помимо красных камней изумруды, сапфиры, топазы и бирюза. Отсюда, надо думать, и пошли многочисленные поверья, что такие-то камни оберегают от таких-то болезней — это уже фольклорная интерпретация. Случаи воспитания алмазов неизвестны, — возможно, они ему не поддавались. Любопытно, что сами воспитатели охранных камней не боялись и могли входить к ним ночью, — правда, при условии соблюдения предписанных ритуалов и постов.
Горн слушал индуса с таким напряженным вниманием, что забыл о еде, но продолжал вертеть в руках вилку, и вдруг, повинуясь игре его пальцев, массивная вилка из нержавеющей стали согнулась почти под прямым углом. Уловив недоуменный взгляд адвоката, а затем и двух остальных собеседников, Вадим Михайлович подверг вилку тщательному осмотру, не спеша ее разогнул и счел необходимым прокомментировать событие:
— Очень странно, студенческая забава… Я давно уж забыл, а вот руки вдруг сами вспомнили, ни с того ни с сего.
Так уж ни с того ни с сего, промелькнуло в мыслях у адвоката. Невзначай ввернув пару простодушных вопросов, он перевел разговор на отвлеченные проблемы индийской философии, чем вызвал некоторое неудовольствие Вадима Михайловича. Впрочем, с ужином уже было покончено и настала пора разъезжаться по домам.
Сперва Горн отвез доктора Косамби в гостиницу, затем доставил домой второго ученого и, распрощавшись с ним, повернулся к Александру Петровичу с решительным видом:
— Ну что, поехали?
Адвокат сразу понял, о чем идет речь, но ответил с некоторой осторожностью:
— Смотря что вы имеете в виду.
— Я имею в виду лабораторию, — жестко сказал профессор.
— Мне пора домой, — Александр Петрович тоже перешел на категоричные интонации, — день и так был тяжелый.
— Да вы что же, не понимаете! Завтра он попадет в хранилище — и все, больше мы ничего не узнаем! — С высоты своего роста Горн нависал над адвокатом и, как казалось последнему, излучал свирепость. — Если не поедете, обойдусь и без вас.
«Ну прямо боевой слон, — подумал Александр Петрович, — надо же, такой респектабельный ученый, а в душе, оказывается, головорез».
Адвокату пришлось сдаться — он вдруг испугался, что этот сумасшедший в лаборатории учинит нечто непотребное над камнем, в благополучии которого Александр Петрович был кровно заинтересован.
— Чего вы, собственно, добиваетесь, — ворчал адвокат, пристегивая ремень, — для моего подзащитного мы сделали все, что могли.
— Мне чихать на вашего подзащитного. По нему давно плачет веревка, это видно невооруженным глазом. Меня интересует исключительно рубин.
— Рубин, в конце концов, — мертвая вещь, кусок камня. Он вам ничего не расскажет.
— Не расскажет, так покажет, — пробормотал сквозь зубы профессор. — А что касается мертвой вещи, то вы не представляете, насколько современной науке не ясно, что — мертвое и что — живое.
— Это не важно, — адвокат не желал быть втянутым в отвлеченную дискуссию, — важно, что за месяц камень ничего особенного не показал.
— Вот, вот, я с ним провел столько времени, и вечерами, и ночью, — в голосе профессора звучала обида, — он на меня не реагирует.