Если до этого письма у Павлова еще теплилась надежда на то, что Эскулап-хан (он же — бес категории "Б" по кличке "Цензор) сгустил краски и преувеличил масштабы надвигающейся катастрофы, то теперь не было никаких сомнений: из империи ему надо бежать, и чем скорее, тем лучше.

Погрузка галеры и долгие проводы отняли еще несколько часов. Приказчики и слуги, догадываясь о том, что Тезей-хан покидает их надолго и, возможно, навсегда, не скрывали своей печали. Постельные служанки Гюзель и Эмили, когда Павлов пришел с ними проститься, умоляли его взять их с собой, и ему пришлось им объяснять, что галера — военный корабль без каких-либо привычных домашних удобств. То же самое ему пришлось объяснять Клементине, которую очень сильно пугала неопределенность срока ее пребывания на мысе Доброй Надежды и ответственность за малолетних детей ее любимого принца.

Когда заходящее солнце коснулось линии горизонта, "Клементина" двинулась в путь. Перспективы ночного плавания Павлова не пугали. За последние три года он достаточно набрался морского опыта: мог часами нести бессонную ночную вахту, прокладывать курс по компасу и звездам и, предугадывая опасности, бороться с бурей. К тому же с гор задул порывистый северо-западный ветер, позволивший гребцам сохранить силы и выспаться, а его галере — благополучно разминуться с флотилией из шести боевых кораблей, которую Агесилай-хан IV направил к мысу Принцессы Грез, с целью ареста участников неудавшегося дворцового переворота.

Смерти своего старшего сына император не желал, прямой вины в пособничестве заговорщикам не видел и поначалу хотел с ним полюбовно договориться о совместном правлении, то есть дуумвирате, прекрасно понимая, что Банзай-хан еще слишком молод и неопытен. Наверное, для переговоров с Тезей-ханом шести кораблей было слишком много, но на этом настоял младший брат императора Кучум-хан, опасаясь, что Тезей-хан окажет вооруженное сопротивление. Если бы Кучум-хан знал про установленные на галере Тезей-хана корабельные пушки, то от поездки на мыс Принцессы Грез вообще бы отказался, притворившись смертельно больным.

На рассвете "Клементина" встала на якорь у мыса Доброй Надежды. В спущенную на воду шлюпку перебрались Урхан, Клементина и служанка Зара со спящими еще детьми Тезей-хана: Мелиссой и Ароном. Четыре матроса взялись за весла, и шлюпка направилась к окутанному туманом берегу. Урхан должен был вернуться назад и после этого галера, снявшись с якоря, направлялась курсом на северо-восток.

Отдав капитану Крусахану необходимые распоряжения, Павлов отправился на отдых в адмиральскую каюту, которую корабельный плотник за время стоянки галеры у причала летнего дворца успел перегородить досками и коврами на две равные секции: для него и для Толемей-хана с супругой Канаки. Виктор Дорохов и слуга Толемей-хана Следопыт расположились вдвоем в уютной каюте на носу галеры рядом с судовой кухней (камбузом). Не раздеваясь, скинув с себя только сапоги, Павлов повалился на кровать, подушки на которой еще хранили запах духов Клементины, и мгновенно заснул.

Он проснулся, когда корабельные склянки в соответствии с показаниями клепсидры (песочные часы) пробили полдень. Повернув голову, он увидел, что его оруженосец, выполняющий в условиях морского похода обязанности денщика, сидя на низенькой скамейке у раскладного столика, уставленного разными закусками и кувшинами с вином, намазывает на ломоть пшеничного хлеба сливочное масло и тихо напевает, что-то вроде: "Я тебя любила…" Песня была явно женская, да и сам юноша вызывал у него определенные подозрения.

Оруженосца звали Алеф-хан, и ему было 16 лет. К Павлову его три месяца тому назад пристроил кто-то из знакомых, уверив в том, что юноша из хорошей семьи, образован и мечтает о военной карьере. Алеф-хан был участником битвы при Гамбите и отличился хотя бы тем, что чудом остался жив, когда его вороной жеребец, испугавшись пистолетного выстрела, взвился на дыбы и сбросил его с седла. Если бы Павлов не позволил оруженосцу ухватиться за стремя и не посадил на своего коня позади себя, то юношу бы точно растоптали свои же кавалеристы. И тут Павлов вспомнил, что уже где-то этого паренька видел, кажется, при дворе Кучум-хана, и тогда на нем были не мужские штаны и камзол, а женское платье.

— Ладно, проверим, — подумал про себя Павлов, — и очень грубо, что ему вообще было не свойственно, подозвал юношу к себе и потребовал принести большой кувшин с водой и медный таз, чтобы с головы до ног ополоснуться. Алеф-хан бросился выполнять его указание.

— Что ты краснеешь, как нежная девица? — спросил денщика Павлов, когда тот стал обливать его водой из кувшина.

Алеф-хан покраснел еще больше и чуть не выронил кувшин. Павлов обратил внимание на тонкие запястья его рук и длинные пальцы. Никаких сомнений не было: Алеф-хан — девка.