Парсы сразу ввели в бой свою главную ударную силу — тяжеловооруженную кавалерию, которая плотной массой стала надвигаться на каре, выстроившееся в центре обороны армии джурджени напротив Змеиной горы. От топота копыт тысяч лошадей задрожала земля. Павлов немедленно передал Виктору через своего адъютанта приказ: выдвинуть орудия в передовую линию центрального каре. Аналогичный приказ получил командир отряда арбалетчиков, состоявшего из трехсот снайперов.

Тщательно рассчитав угол наклона ствола, Павлов произвел первый выстрел. Чугунное ядро, просвистев над головами изумленных гоплитов, улетело в самую гущу плотного построения парсов. Прислуга быстро прочистила банником жерло орудия и утрамбовала в него новый заряд. Грянул второй выстрел, который его пехотинцы прокомментировали еще более громким возгласом удивления и разом повернули свои головы на окутанную пороховым дымом вершину Змеиной горы. По приказу полковников торжественно взвыли медные трубы.

Когда конница парсов приблизилась к центральному каре на расстояние убойной силы картечи, раздались сразу три выстрела, которые привели к тому, что в рядах противника наступило замешательство. Передние ряды всадников стали поворачивать назад, а задние продолжали двигаться. Второй залп картечи совпал с залпом арбалетчиков, а дальше пушкари и арбалетчики лишь синхронно дополняли друг друга. Стоны и крики ужаса раздались со стороны противника.

В это время легкая кавалерия уйгуров начала атаку на левый фланг. Уйгурам даже удалось опрокинуть передние ряды гоплитов, но отряд лучников в количестве двухсот пятидесяти человек, направленный Павловым на помощь каре под командованием полковника Надырхана, меткими выстрелами заставил их отступить.

Когда пороховой дым рассеялся, джурджени смогли воочию оценить достоинства "шайтан агни кирдык". На поле перед Змеиной горой валялись сотни трупов: людей и лошадей; истошно кричали раненые, взывая о помощи, носились испуганные кони. Павлов приказал командиру центрального каре Антон-хану направить на место побоища отряд велитов, чтобы они прикончили раненых, собрали оружие и доспехи противника, поймали или отогнали подальше мечущихся лошадей.

Джурджени ждали повторения атаки, но ее не последовало, и тогда Павлов приказал начальнику разведки Астрахану произвести рекогносцировку, с целью выявления намерений противника.

В полдень Астрахан вернулся с задания и доложил начальнику штаба Гирей-хану о том, что парсы сняли свой лагерь и поспешно направляются на запад, а уйгуры стоят на месте, поскольку их полководцы не пришли ни к какому однозначному решению: следовать за парсами, мириться с джурджени или соблюдать нейтралитет. Сам Павлов в это время находился на берегу реки Ярки, где по его приказу обозная прислуга спешно насыпала холм над могилой обезглавленной им принцессы Роксаны.

Гирей-хан поспешил в расположение обоза, чтобы сообщить главнокомандующему Тезей-хану данные разведки и разделить с ним скорбь прощания с женой-царевной, которая с самого начала своего замужества была обречена на смерть в случае, если союзный договор между джурджени и уйгурами будет расторгнут. Выслушав доклад и приняв соболезнования, Павлов кивком головы показал Гирей-хану на трех молодых женщин, стоящих на коленях со связанными руками у подножия еще незавершенного кургана.

— Служанки Роксаны, — сказал Павлов и объяснил: По обычаям уйгуров они должны быть похоронены вместе со своей госпожой. Язык не поворачивается, чтобы отдать приказ их убить.

— Продай или лучше подари их мне, — предложил Гирей-хан, согласившись с тем, что погребальный ритуал знатных уйгуров чересчур жестокий.

— Забирай их к себе! — обрадовался Павлов и протянул Гирей-хану кожаную фляжку, в которой, когда он из нее отхлебнул, оказалось какое-то очень крепкое вино.

Вскоре к ним присоединился полковник Антон-хан, который знал Роксану с юных лет и тоже захотел с ней проститься. Отпив из предложенной ему фляги глоток крепкого вина, Антон-хан мрачно произнес: