Меблировка покоев нисколько не походила на мебель в нашем, человеческом понимании. Составляли ее пестрые плиты, с виду будто бы каменные, но проминающиеся, если ткнуть пальцем, косо прислоненные к стенам и в беспорядке разбросанные по полу. С потолка лохмотьями свисало множество разнокалиберных лент, столь легких, что при едва ощутимом притяжении корабля они, казалось, вовсе не нуждались в каких-либо креплениях. Насколько я мог судить, воздух в покоях был так же сух, как и в коридоре, однако в лицо хлестнуло мельчайшей, призрачной ледяной моросью.

– Это странное место и служит вам апартаментами? – спросил я Барбата.

Барбат кивнул и снял маски одну за другой. Под масками оказалось прежнее, некогда довольно красивое, до боли знакомое нечеловеческое лицо.

– Мы видели покои, что строят твои собратья. Нам в них неуютно не меньше, чем тебе, вне всяких сомнений, здесь, а поскольку нас трое…

– Двое, – поправил его Оссипаго. – Мне все равно.

– Нет, я ничуть не в обиде, я восхищен! Увидеть, как вы живете, когда у вас есть возможность устроиться на свой, привычный манер, для меня великая честь!

Избавившись от фальшивого человеческого лица, Фамулим сняла и другое, личину неведомого глазастого чудища с полной пастью игольно-острых зубов, и я (в последний, как полагал, раз) увидел ее подлинную красоту богини, не рожденной от женщины.

– Вот видишь, Барбат, как быстро выяснилось, что этот несчастный народ, с которым нам предстоит познакомиться, даже не подозревающий о вещах, нам хорошо известных, способны на высшую степень учтивости, будучи гостями!

Вдумавшись в смысл ее слов, я наверняка не сдержал бы улыбки, однако все мое внимание было поглощено осмотром необычайной каюты.

– Еще мне известно, – наконец сказал я, – что ваша раса сотворена иерограмматами по образцу и подобию расы, когда-то сотворившей их самих. Теперь же я вижу – вернее, полагаю, будто вижу: в прошлом вы были обитателями озер и речных омутов, «келпи», как говорят у нас в деревнях.

– На нашей родине, – ответил Барбат, – жизнь, как и у вас, зародилась в морях. Но отголосков сего давнего, туманного прошлого в устройстве наших жилищ не больше, чем в ваших жилищах – памяти о деревьях, по ветвям которых скакали твои прародители.

– Не рано ли затевать ссоры? – пророкотал Оссипаго, так и не снявший маски (наверное, оттого, что ему маскарад не доставлял никаких неудобств: правду сказать, без маски я его не видел ни разу).

– Он прав, Барбат, – пропела Фамулим и обратилась ко мне. – Ты, Севериан, покидаешь свой мир. Мы трое, подобно тебе, покидаем свой. Мы поднимаемся вверх против течения времени, тебя же ток времени несет вниз. Потому мы с тобою и здесь, на борту этого корабля. Для тебя годы дружбы с нами, годы наших напутствий уже позади, а для нас только начинаются. И начнем мы их, Автарх, вот с какого совета. Для спасения солнца вашей расы необходимо только одно: ты должен послужить Цадкиэлю.

– Кто это, и каким образом я должен ему послужить? – спросил я. – Я о нем никогда ничего не слышал.

– Что вовсе неудивительно, – хмыкнул Барбат, – поскольку Фамулим не следовало называть тебе этого имени. Больше мы им не воспользуемся. Однако он – особа, упомянутая Фамулим, – судья, назначенный разбирать твое дело. Как и следовало ожидать, он иерограммат. Что тебе известно об иерограмматах?

– Немногое, помимо того, что они ваши повелители.

– Тогда твои знания воистину ничтожны: даже это неверно. Вы называете нас иеродулами, но слово это не наше, а ваше, так же, как и слова «Барбат», «Фамулим» и «Оссипаго», выбранные нами, во-первых, за необычность, а во-вторых, потому, что описывают нас лучше любых других ваших слов. Знаешь ли ты, что означает слово «иеродулы» – слово из твоего же собственного языка?

– Я знаю, что вы – существа, принадлежащие к этому мирозданию, созданные обитателями следующей вселенной, дабы служить им здесь. А служба, порученная вам ими, заключена в формировании нашей расы, людей, кровных родичей тех, кто создал их в эпоху предыдущего творения.

– «Иеродулы», – переливчатой трелью отозвалась Фамулим, – сиречь «священные рабы». Как же мы можем считаться священными, если не служим Предвечному? Он – наш «владыка» и только он.

– Ты ведь командовал армиями, Севериан, – добавил Барбат. – Ты царь, герой – или, по крайней мере, был таковым, пока не оставил свой мир. Впрочем, возможно, на трон ты еще вернешься, если не выдержишь испытания. Так вот, кто-кто, а ты должен знать: солдат служит вовсе не поставленному над ним офицеру – точнее сказать, должен служить не ему. Солдат служит своему роду, своему племени, а от офицера лишь получает команды.