Сначала он спекулировал почтовыми марками, и это давалось ему легко, потому что помогали старые познания в филателии. Затем круг деятельности расширился, операции с комиссионными магазинами требовали частых выездов в Ленинград и Ригу, и, не закончив четвертого курса, Алик оставил институт.

Для домоуправления, если бы оно поинтересовалось, у него имелась поддельная справка, что он работает нештатным переводчиком в издательстве. Матери он сказал, что на год прервет учебу, потому что его пригласили, как знающего английский, поработать переводчиком в «Интуристе».

В тот год, когда судили небезызвестных Рокотова и Файбишенко, Алик Ступин сделал крупные шаги на пути превращения в настоящего подпольного дельца. Процесс Рокотова напугал его и заставил убавить активность, но ненадолго. Он стал очень осторожным. И в его характере появилась еще одна черта — страсть к стяжательству. Не всепоглощающая, но достаточно сильная, чтобы подавить другие качества.

К этому времени сестра Света вышла замуж за военного моряка, уехала во Владивосток, а вскоре к ней перебралась и мать. Алик сделался совсем свободным человеком.

Операции становились все внушительнее, дело дошло до бриллиантов. И вот тогда-то с ним и случилось несчастье.

Алик перепродал одному своему постоянному клиенту, Николаю Николаевичу Казину, которого он за глаза звал Кокой, ворованный бриллиант, заработал на этом чистыми тысячу в новых деньгах. А через неделю Кока явился к нему домой, выложил камень и сказал, что он фальшивый. Пришлось идти к знакомому специалисту, и тот подтвердил: да, камень не настоящий, искусная подделка из горного хрусталя.

Возмущенный Кока потребовал деньги, но у Алика наличности не оказалось, договорились встретиться завтра. На следующий день он шел на свидание, как на свои собственные похороны. Не хотелось, обидно было отдавать назад деньги. К тому же он испытывал смутное подозрение, что его обвели вокруг пальца, он подозревал, что Кока просто-напросто подменил камень.

Якобы обманутый, Кока ждал его у себя дома на Большой Полянке. Дом у него был, что называется, полная чаша. В гостях у Коки сидел солидный дядя, похожий на старого антиквара, и они пили чай с вареньем.

Алик в буквальном смысле слова не узнал вчерашнего разъяренного Коку — тот встретил его, как лучшего друга. Не успел Алик заикнуться, что принес деньги, а хозяин уже и ему налил чаю и усадил к столу. И сказал, что, если у Алика сейчас трудно с деньгами, можно и подождать. Отдаст, когда будет легче. А пока может написать расписку, что взял заимообразно…

Добровольно расстаться с деньгами Алику было очень трудно. Он написал расписку и унес принесенную для отдачи сумму, условившись с хозяином, что будет к его услугам по первому требованию.

Это случилось полгода назад. С тех пор Алик не однажды встречался с Кокой, и всегда между ними происходил разговор на тему о задолженности, и каждый раз Кока проявлял поразительную любезность и соглашался подождать. В глубине души Алик считал, что он или редкостный добряк, или…

Оказалось именно второе «или». Добряк в один прекрасный день заявил, что настало время расплачиваться. И не обязательно деньгами. В погашение половины долга Алик может оказать небольшую услугу, связанную с недолгой командировкой в дальний город.

У Алика с финансами было туго. И он, не раздумывая, согласился.

Кока объяснил, что нужно в ближайшие дни съездить в район города Новотрубинска и привезти оттуда пакетик земли и флакон воды из речки. Чтобы не привлекать внимания местных жителей, надо одеться подходяще. Алик получил план окрестностей станции.

Он был одет, как охотник. Крепкие яловые сапоги с подвернутыми голенищами, брюки из плотной и прорезиненной ткани, с карманами на коленях, непромокаемая куртка бутылочного цвета. За одним плечом — ружье в брезентовом чехле, за другим — полупустой рюкзак.

Поднявшись по трапу ТУ-104 и оставив рюкзак и ружье в багажном отсеке при входе, Алик отыскал свое место — оно оказалось у иллюминатора — и уснул в кресле.

День стоял прохладный, на улице в куртке было в самый раз, а в самолете, когда он взлетел, стало жарковато, но Алик не замечал этого. Стюардесса разносила кислые конфеты, потом яблоки и печенье, потом лимонад — Алик ничего не взял. Он украдкой оглядел соседей в своем ряду — сзади и спереди из-за высоких спинок никого не видно — и больше не двигался.

Смешно было бы думать, что у Алика не хватило сообразительности понять, что за птица оказался этот велеречивый Кока и какого рода деятельностью он занимается. С того вечера, как они договорились, у Алика сразу появилось чувство, что за ним уже кто-то следит. Ночью у него созрело решение пойти в Комитет госбезопасности и выложить все начистоту. С этой мыслью он и уснул тогда.

Утром чувствовал себя странно. Накануне не пил совсем, а впечатление — как с похмелья. Будто свалился без сознания и провалялся в кровати бог знает сколько времени — сутки, а может, двое. Но вчерашнего страха он не испытывал. И желания идти в КГБ тоже.

Алик прикинул трезво, что будет, если он явится с повинной, и что — если не явится.