Санинструктор угрюмо зыркнул на Ваню и тоже убрался, бормоча под нос ругательства.

Иван постоял и вышел из палатки. Покрутил головой и побрел к машинам, стоявшим чуть поодаль от санбата.

Там сел на траву, прислонившись спиной к колесу и крепко задумался.

Ничего из того, что он представлял себе не сбылось. Ваню никто не расстрелял и не упек в сибирские лагеря, даже наоборот, наградили. Правда, как глубоко был убежден Иван, незаслуженно, но факт оставался фактом.

Вопреки байкам товарищей по политическим убеждениям «кровавая гебня» оказалась не такой уж кровавой, а коммисар не походил на фанатичного маньяка. Свирепые заградотряды, гнавшие бойцов на немецкие пулеметы, тоже отчего-то нигде не показывались, а люди вокруг были обычными людьми, со всеми им присущими пороками и слабостями, а не оболваненными пропагандой зомби.

А вот сама война… война оказалась такой, как и представлял себе Ваня — страшной и кровавой, иллюзий по этому поводу он никогда не питал.

Нет, убеждения его в целом пока не поменялись, зато появился повод задуматься, а не наебывали ли его все это время.

А слова отца о том, что его специально посадили на крючок, заиграли в новом свете.

По жизни Иван никогда не увлекался политикой, у него на это просто не было времени. Окружающая действительность казалась мелькающими со страшной скоростью пейзажами в окнах автомобиля. Все время занимал спорт, тренировки, соревнования, тренировки, соревнования и так сплошной чередой. Но около полугода назад так случилось, что он выпал из обоймы на пару месяцев — серьезно травмировался и пришлось долго реабилитироваться. Внезапно появившееся время Иван тратил как обычно, на телочек и на развлечения. И вот, как-то раз, в клубе он познакомился с приятной компанией, тоже не чурающейся покутить и развлечься, но, что понравилось Ване, они выглядели несколько более взрослыми, чем его товарищи оболтусы. Не за счет возраста, а за счет тем для разговоров, которые затрагивали не новые тачки, а судьбы людей, и политическую жизнь в государстве. Общаясь с этой компанией, Иван сам почувствовал себя взрослей и сам не заметил, как влился в движение.

«Сука… — думал Ваня. — Ведь не спроста они тогда появились. Как пить дать, подход организовали профессионалы. Знали, на что меня можно подцепить на крючок. Батя редкостный мудак, но в уме ему не откажешь. А ведь было, было, пытались развести на конфиденциальную информацию об отце. А когда не получилось, промыли мозги и кинули под танк. Все именно ради этого и затевалось. Папаша особа, приближенная к императору, выбить у него из-под ног табуретку посредством компрометации сынули тоже дорого стоит. Сука, красиво работают. Блядь, если удастся выбраться — не жить тварям…»

Дикая злость переполняла всю сущность Вани, но злился он не на парней, сыгравших им как пешкой в шахматах. Потому что батя приучил его винить в своих неудачах прежде всего себя. Позволил наклонить — сам виноват. Все беды — только твои проблемы. Недосмотрел, недоработал, расслабился — вини только самого себя.

А вот мысли по поводу «выбраться», повергли Ивана в еще большее уныние. У него появилось настоятельно желание пустить себе пулю в висок. Он даже достал из кобуры Вальтер и снял его с предохранителя.

«Все же просто, — рассуждал он. — Это как глюк, как баг, в компьютерной программе. Сбились настройки в историческом процессе, временной линии — вот и все. Я действую как тот же вирус, исчезну, система перезагрузится и откатится к своему прежнему состоянию. А я вернусь на заимку к дядьке Федору…»

Рассуждения казались очень правильными и логически обоснованными, но выстрелить в себя Иван так и не смог.

Дальше хуже — Ваня вспомнил о своей прабабушке. Так случилось, что прадед ушел на войну сразу после свадьбы, но успел сделать ребенка своей жене, прабабушке Ивана. Остальные родственники практически полностью погибли, прадед тоже, в живых осталась только она одна с сыном, с которого и возродилась фамилия Куприных.

«Ладно, я погибну… — с ужасом думал Ваня. — А если выживу? Это что, к прабабке возвращаться? Да она меня за своего мужа примет, тем более, по документам я им и являюсь. Твою же мать!!! Ну уж нет, пусть лучше убьют. Выживу, буду со стороны помогать как смогу, но только со стороны…»

Дикий рой мыслей опять чуть не довел до сумасшествия, но Ваня очень вовремя вспомнил, что не отдал флягу с коньяком. Пара хороших глотков привела мозги в относительный порядок, Ваня забрался в кузов полуторки, накрылся брезентом и крепко заснул.

Но надолго заснуть не получилось, во рту все пересохло. Иван попробовал выматериться вслух и чуть не заорал от радости, когда это получилось. Голос хрипел, слова налезали друг на друга, но речь вернулась. Хотелось орать во весь голос, петь и материться.

Но Иван первым делом обругал сам себя, да и то, мысленно и решил не светить свое выздоровление.

«Больше молчишь, дольше живешь, — рассудил он. — Сболтну чего лишнего, расстреляют и на медальку не посмотрят…».