— А может, у меня сердечный приступ? Или инсульт? — Толстяк отчаянно моргал. Родищев знал, что у пленника сейчас мир плывет и качается перед глазами. Туманная дымка заволакивает комнату, делает неясными очертания предметов и его, Родищева, очертания. Голова тяжелеет и сама собой опускается на грудь. — Мне… Мне плохо. Вызови «Скорую».

— Конечно, Палыч…

Родищев встал из-за стола, на всякий случай подхватил пистолет, подошел к стулу, опустился на корточки и заглянул в затуманенные глаза пленника.

— Ты… — выдохнул через силу тот. «Ы» у него получилось протяжным, затухающим. — Обещаааал… Обещаааал… — Голос становился все тише, все невнятнее. — Тыыыыыыыыы…

Родищев усмехнулся. Это только в дурных бульварных книжонках герои принимают транквилизаторы, чтобы снять усталость, отогнать сон и почувствовать себя на удивление бодрым. В реальности же транквилизатор — расслабляет. Успокаивает. Усыпляет. Даже таких бычков, если правильно подобрать дозу.

Голова Посредника упала на грудь, пальцы ослабли. Потерявшее опору тело с грохотом обрушилось на пол. Палыч даже не пошевелился. Через пару секунд офис огласил его богатырский храп.

Родищев обшарил карманы спящего, вытащил конверт с документами и пухлое портмоне, в котором мирно покоились три тысячи долларов и невообразимо толстая пачка пятисотенных рублевых купюр.

— Тебе они все равно не понадобятся, Палыч, — заметил Игорь Илларионович, бросая деньги и документы на стол.

Из кладовки он достал пакет с одеждой. Не думал, что придется воспользоваться, взял так, на всякий пожарный случай, поскольку не любил накладок. Умный человек — это человек предусмотрительный. Игорь Илларионович быстро переоделся. Скомкав испорченные вещи, запихал их в пакет. Выйдя во двор, он открыл дверцу «Вольво» и закинул пакет на заднее сиденье. Ухватив мертвого телохранителя за ногу, он вытащил тело из салона. Оно забавно стукнулось головой сперва о порожек, затем о ступени крыльца. Выглядело это смешно, и Игорь Илларионович засмеялся.

Втащив еще теплое тело в офис, Родищев уложил спящего и мертвого рядом, принес из кладовой острый секатор, который обычно использовал для разделки туш, и принялся срезать с неподвижных людей одежду. Тряпки он складывал рядом, аккуратной горкой.

Почувствовав запах свежей крови, заволновались псы в вольерах.

— Спокойно, милые, спокойно, — сидя на корточках и увлеченно занимаясь работой, пробормотал Игорь Илларионович. — У вас сегодня будет хороший ужин. Хороший ужин будет…

Сегодня он, конечно, нарушает все правила. Собак придется кормить в вольере для выгула. Но… ничего не поделаешь. Ситуация диктует. Ему нельзя разводить здесь кровь, если он не хочет, чтобы за ним в погоню кинулась вся московская милиция, заодно с «братвой», которой приплачивал Посредник, и не меньшей кучей разнообразного народа, вроде фээсбэшника и иже с ним. А вольер… Да мало ли что там могло случиться? Погрызли на прогулке собаки друг дружку. Их была целая свора, сцепились, а он не смог разнять. Кто его за это осудит? Смоет из шланга, засыплет площадку слоем свежего песка. Поди, догадайся. Следы крови на крыльце и на дорожке? И снова вода из шланга. Земля мокрая? Так ведь дождь целый день шел. Чему тут удивляться?

Кости? Они пойдут в выгребную яму. В ту самую, куда он на протяжении двух лет сваливал отходы собачьей жизнедеятельности. Станут искать? Пусть ищут. Глубина ямы метров пять, не меньше. Да и кто станет искать, коли тел нет?

А машина… Хорошая машина, но придется ей сгореть сегодня. Где-нибудь в ближайшем Подмосковье, на тихой, темной стояночке. Вспыхнет, а если повезет, то еще и рванет. Вот и все. И нет улик. Думай, что делал бизнесмен за городом ночью, узнавай, выясняй, если не лень. Все одно он, Родищев, к этому не будет иметь ни малейшего отношения.

Работа не отняла у него много времени. Через четверть часа два обнаженных тела распростерлись на полу у его ног. Достав из стола моток скотча, Игорь Илларинович плотно стянул толстяку ноги на щиколотках, затем, не без изрядного усилия, перевернул могучую, заплывшую жиром, дряблую тушу на живот и точно так же обмотал липкой лентой запястья. Спина у Посредника оказалась рыхлой, поросшей густым волосом. Странно, на груди волос не было, а на спине — джунгли. Родищеву вдруг показалось, что его сейчас стошнит. Чтобы избавиться от мерзкого привкуса кислятины во рту, он вновь, с удвоенной энергией принялся за работу.

Кое-как перевернув толстяка на бок, взял из кучи изрезанного тряпья пару носков и лоскут, оставшийся от брюк Посредника, и зажал Палычу нос. Тот зачмокал, попробовал покрутить головой, но не получилось, послушно распахнул рот, втягивая воздух. Родищев быстро затолкал в разверстую пасть носки и брючный лоскут, залепил губы несколькими полосками скотча. Палыч замычал, заерзал во сне, но транквилизаторный сон держал крепко.

— Извини, Палыч, — обратился к нему Родищев. — Мне придется оставить тебя на время. Схожу за тачкой. Ты за последнюю пару лет так раздобрел, что я тебя, пожалуй, и не дотащу. Не обижайся, я быстро.

Игорь Илларионович вышел из «офиса».

Родищев сказал Палычу чистую правду. Он не стал его убивать. Это сделали собаки.