После завтрака Иветт вывозит меня на главную улицу, где приступает к процессу закупок. Я чувствую себя императрицей, принимающей парад гвардии. Мы быстренько добираемся до мясной лавки, и Иветт припарковывает меня перед витриной. Ясно представляю себе, как я выгляжу между бычьей и кабаньей головами. Детишки с громкими криками играют в снежки. Это мило, но весьма опасно, и я боюсь… Бац! Так и есть, мне залепили снежком в физиономию. Маленькие бандиты убегают. Струйки талого снега стекают по моим щекам, по подбородку, я утираюсь здоровой рукой.

— Это не он! — восклицает Иветт, берясь за кресло. — Он понятия не имеет о том куске мяса. Ой, говорила я вам, не стоило его есть! Все эти гепатиты, бешеные коровы…

Перед моим мысленным взором возникает образ Иветт, совершающей дикие прыжки и издающей нестройное мычание.

— Что вы смеетесь? О, это вчерашняя дама, помните? Та, что из дома для инвалидов…

— Здравствуйте, дорогая мадам Ольцински, здравствуйте, мадемуазель Андриоли! — раздается высокий голос. — Надеюсь, вы окажете нам честь и выпьете с нами чаю сегодня вечером. В пять часов, хорошо? Рассчитываю на вас. Нам это доставит такое удовольствие.

Иветт ждет распоряжений. Я прячу улыбку и царапаю в блокноте: «Охотно».

— О, так вы можете писать, это же прекрасно! Тогда ровно в пять, договорились? Вас встретят возле бюро обслуживания туристов. До свидания!

Иветт бормочет что-то насчет людской бесцеремонности и довозит меня до маленького магазинчика. Там она застрянет минимум на четверть часа, у меня есть время насладиться солнышком.

Слева от меня тяжелое дыхание, шершавый язык лижет мои руки.

— Тентен, стоять! Он еще молодой, понимаете… Его нельзя брать в магазин, вам не помешает, если я его тут оставлю? — спрашивает очень нежный женский голос.

Молчание. Я ищу ручку, упавшую мне на колени. Женщина догадывается.

— Ой, простите меня, я не видела, что… ну, я хочу сказать… Ничего, я привяжу его к загородке. Это лабрадор, — добавляет она, — черный.

Почему в ее голосе столько грусти?

Я поднимаю руку, нащупываю густую шерсть, влажный нос.

Женщина отходит, ее шаги скрипят на свежем снегу. Собака кладет морду мне на колени и протяжно вздыхает. Да, старина, такова жизнь! Надо ждать на улице и быть паинькой. Я почесываю ему голову, он лижет мою руку. Вдруг мне захотелось иметь собаку. И кошку. И попугая, который мог бы со мной разговаривать. Надо будет «сказать» об этом Иветт.

Ох, я уже больше не чувствую солнца. Собака напряглась и тихо рычит. Ну, мне только этого не хватало. Единственный лабрадор-пожиратель калек на всем курорте. Я медленно отвожу руку, он успокаивается. Снова ощущаю солнечное тепло на коже. Может быть, у этого зверя аллергия на облака? Я опасаюсь снова прикоснуться к нему, но он настойчиво втискивает морду мне в ладонь.

Совсем рядом раздается голос пожилого мужчины:

— Мир сошел с ума, говорю вам.

— Вроде бы она была членом какой-то секты, — отвечает другой мужской голос, немного дрожащий.

— И думаете, поэтому ее и распяли? Сатанистское жертвоприношение?