— Я верю тебе, Ито.
— Я стараюсь, дорогой учитель.
— Вот и ты уже заговорила, как он. А ведь он говорит это с насмешкой. Впрочем, теперь это неважно. Он прав, тащить его сюда не имело смысла. Но я все-таки надеюсь, что нам еще удастся поработать вместе. Я верил и верю в его талант.
Разговор был беспредметен. Ито считала, что каждый шаг бегства Конорса, а заодно и Линды просчитан до конца и помешать ему может лишь нелепость, непредвиденный случай, что-то невероятное.
Перемещение Стива и Линды — а то, что они собирались сделать, следовало называть именно так — планировалось начать через час. Она еще раз тщательнейшим образом проверила документы. Расчет строился на психологической невероятности того, что должно было произойти.
Ито продолжала приглядываться к Стиву, взвешивая все «за» и «против». С ним интересно было вести игру. Временами ей казалось, что он сам не знает себе цену. Ито считала, что приверженность моноидее неплодотворна. Бросив почти случайно обвинение Конорсу в провинциализме, она стала думать об этом. Каким бы замечательным ни казалось открытие Конорса, а впрочем, и целый ряд открытий Кадзимо Митаси, странным было их нежелание запатентовать их. Ито не сомневалась, что это открыло бы новые горизонты в психиатрии. Их это не интересовало. Каждый из них нянчился со своим изобретением, как курица с золотым яйцом. Ее смущала их похожесть именно в этом плане.
«Стив, Стив, Стив…» — Она заставляла себя повторять это имя, стараясь разобраться в явлении, с одной стороны безусловно уникальном, с другой… с другой — следовало еще разобраться и с тем, что происходило в ее душе.
Она думала о том, как бы повернулись события, если бы Стив в свое время поверил, что «любимый учитель» действительно видит будущее в их содружестве. Организаторские способности Кадзимо Митаси — кто бы спорил? — были уникальны. Что он умел ценить учеников, тому она сама была свидетелем. Что же тогда Конорс? Почему он, профессионал, практик, не пожелал понять, какие возможности перед ним открывались? Она думала о том, что Митаси, живший целых десять лет мыслью о мести, словно утратил вдруг стержень, вокруг которого вертелось его существование. Почувствовал ли это Конорс?
Линда, которую ничего не стоило вывернуть наизнанку, поразила ее необъяснимым многотерпением. Оно пугало. Ито иногда казалось, что Конорс и ее роботизировал. Сжатая, как пружина, она взорвалась в ее доброжелательных руках, и, кроме того, что перед ней была женщина униженная до последнего предела, Ито ничего в ней не увидела.
Считая, что жизнь ее кончена, захлебываясь слезами, Линда часами рассказывала ей о своих обидах, забыв думать о том, что ее связывают с Конорсом какие-то секреты, клятвы, обязательства. Впервые в жизни Ито помогала ей стать собой, и она освобождалась от прошлого, казавшегося странным и маловероятным.
Но когда Митаси продемонстрировал ей Линду как еще одну свою «крысу», Ито поклялась, что вернет ей жизнь. Видимо, уже тогда зрело в ней чувство причастности к чему-то большему, чем научный интерес к работе Конорса. Ито хорошо знала себе цену. Психиатрия открыла ей возможность понимания хрупкости человеческой души, простоты проникновения в нее, если ты действительно заинтересован в этом проникновении. Уверенность ее в себе несколько пасовала лишь перед личностями неординарными, но тем интереснее было с ними работать. Поверив ей, Митаси последний год шпиговал ее легендами о Конорсе, маниакально внушая веру в гения, способного преобразовать человечество.
Чрезвычайно разборчивая в альковных делах, она не сразу, но поняла, что Конорсу неизвестны, казалось бы, более чем естественные прихоти пола. И ей вспоминалось, как Линда, выплакивая свою судьбу, корила Стива за феноменальную холодность, доходящую до цинизма. Ошеломив Конорса, Ито повела его за собой, вынимая из небытия, пристально наблюдая за тем, как он оттаивает в ее руках, открывая для себя совершенно новый мир — мир чувств.
«Скорая помощь», миновав центральные ворота клиники, направилась в морг. «Дом скорби» проводил в лучший мир еще одного из своих пациентов. Начальник охраны сделал в журнале соответствующую запись. Машина не проехала и пяти километров, как ее остановил патруль. Внимательно изучив документы шофера, сержант обратился к сопровождающему «скорую помощь» врачу.
Сержант был молод. Каждая красивая женщина воспринималась им как потенциальная партнерша. Женщина, сидящая рядом с водителем, была так хороша… Ни дурацкий чепчик, ни медицинский халат не могли ввести его в заблуждение. Мысленно он раздел ее, и дрожь прошла по его телу.
— Я хотел бы заглянуть… — он поперхнулся, столкнувшись с ее масляным взглядом, — в кузов, — с трудом выговорил он.
Она улыбнулась, распахнула дверцу, на рифленую ступеньку опустилась туфелька. Глаза сержанта метнулись вниз, вверх и замерли на обнажающейся коленке.
Он опомнился, когда «скорая помощь», моргнув красными габаритными огнями, исчезла за поворотом. Смутным видением мелькнуло перед ним лицо трупа, на мгновение приоткрытое рукой санитара, сидевшего у задних дверей. Мысли его тут же вернулись к женщине, он пытался представить себе, как бы она смотрелась в постели, задумчиво закурил. В результате сигнал о том, что «скорая помощь» вышла из клиники, поступил на пост номер шесть с опозданием.
Сержанту Гобсту фрейдистские комплексы его коллеги не были свойственны. Ему вовсе не хотелось ударить лицом в грязь и дать кому-то повод обвинить его в отсутствии служебного рвения. По его команде патрульная машина сорвалась с места и кинулась вслед «скорой помощи», которую именно потому, что она вышла из клиники, следовало подозревать во всех смертных грехах.
Однако остановить ее по дороге в морг ему не удалось. Выскочив на ходу, он отшвырнул вахтера, не удостоив его ни одним словом, и бегом проследовал к приземистому зданию с надписью «Администрация».
Хлопнув тремя дверями, он остановился перед тем, кто, видимо, и был администратором.