***
Бросая Элеонор на кровать, Маркус тут же рвет на себе свои одежды. И уже через мгновение разрывает и ткань ее безупречного желтого платья.
— Если бы ты знала, как сильно я хотел сделать это! Весь ужин только и ждал его окончания!
Элеонор смеется и тяжело дышит, ощущая, как плавно спускаются вниз его губы.
— Так! Ну-ка стой! — и она отрывает его от себя, поднимает его лицо вверх, садится. — Я уже не та шалава, что была согласна быть частью вашего с Бруно прайда и сосать у одного, пока второй берет меня сзади.
— Я…
— И не потерплю измены, Маркус. Знаю, что ты давно не помнишь, что такое верность, но… — она поднимает руку, на которой тут же сверкнуло обручальное кольцо, — раз уж ты пошел на этот шаг, о котором я тебя совсем не просила, то прошу, чтобы все было по-настоящему. Только ты и я. С этого момента ты — единственный мужчина в моей жизни. Я тоже… хочу быть единственной. Быть может… даже смогу тебя полюбить.
— Как пожелает… моя графиня, — тихо говорит он ей, глядя в глаза.
— Смотри. Ты дал слово. Смекаешь?
Маркус улыбается.
— Изменишь мне — и я тебе член откушу. Вместе с яйцами. И съем.
— Это… жутко. И это… — он улыбается еще шире, — возбуждает.
— Тогда… — она переворачивает его на спину и стягивает вниз брюки, — если мы договорились…
Маркус запрокидывает голову назад и блаженно выдыхает, закрыв глаза.
***
— И куда же ты держишь путь теперь? — спрашивает у Освальдо его собутыльник, и зеленоглазый толстяк громко смеется.
— А куда может держать путь обычный купец, как я, под завязку закупившийся в порту Голденхэйвена?! Они оба сидела за столиком в придорожной таверне «Глазница циклопа», расположенной прямо на перекрестке. Здесь купцы могут переночевать, а с утра продолжить свой путь. То же планировал сделать и Освальдо. Но перед сном хотел залить брюхо пивом и снять шлюху. Тогда к нему и подсел этот Роджер, а теперь они разговорились.
— В Айронхолл, конечно же! Брат, даже если я оставлю половину выручки в айронхольском борделе — оно того стоит! Поверь! Одна ночь с любой местной женщиной — и ты будешь помнить ее до конца своих дней. До самого… последнего вздоха.
Роджер улыбнулся, слушая эти слова зеленоглазого толстячка. И ведь как этот торгаш был в тот момент прав. Он и правда до своего последнего вздоха будет помнить ту златовласую красотку, вытворявшую с его членом чудеса. А последний вздох ему суждено было сделать этой самой ночью…
— Счастливого пути, Освальдо! — говорит утром трактирщик, провожая постоянного гостя и махая ему рукой.