– Ладно, положись на меня, – добавил Кертис и подумал, что если бы он получал по десять центов каждый раз, когда произносил эти слова, то обеспечил бы себя на всю жизнь.
– Вот это другой разговор, – сразу повеселел Роуди.
– Но только я зайду к Элли завтра, сегодня у меня важная встреча.
– Да ладно! Неужели свидание с девушкой?
– Ну… Я иду на день рождения к Эйве Гордон. Она пригласила меня еще в прошлую среду. Я очень обрадовался! Это было так неожиданно!
– Зажги там, как следует, – хлопнув Кертиса по плечу, сказал Роуди и двинулся к выходу. Вдруг он обернулся, ухмыльнулся и крикнул: – Бери пример с меня, и все у тебя получится! Хотя… лучше будь собой, у тебя же есть дар убеждения! Спасибо, что выслушал! Ты умеешь слушать лучше всех!
С этими словами Паттерсон нахлобучил федору с оранжевым пером и выскочил на Рампарт-стрит с такой скоростью, как будто опаздывал на экспресс под названием «Жизнь».
– Эй, парень, чемоданы сами себя не отнесут! – Молодой джентльмен в небесно-голубом костюме возник так неожиданно, что Кертис чуть было не наехал тележкой на его отполированные двухцветные туфли. – Вещи там, у входа! – прибавил пассажир и полностью переключил свое внимание на изящную спутницу, озиравшуюся по сторонам и с безразличным видом потягивавшую сигарету через перламутровый мундштук.
– Да, сэй, будет сделано, – сказал человек, который лучше всех умел слушать, и отправился за чемоданами.
Глава 8
«Положись на меня».
В сгущающихся сумерках Кертис Мэйхью, вцепившись в черные ручки серебристого велосипеда, мчался на день рождения к Эйве Гордон. Пытаясь настроиться на праздничный лад, он гнал навязчивые мысли прочь, но безуспешно.
«Положись на меня» – эти три слова, сказанные Роуди Паттерсону, не давали Кертису покоя.
«Как же так? Почему я помогаю Роуди, а не Элли Колдуэлл, которую знаю гораздо дольше, чем его? – размышлял Кертис. – Элли – хорошая и честная девушка… Так зачем же уговаривать ее простить неверного возлюбленного? Роуди неисправим и при первой же возможности вновь обманет бедняжку, и я это прекрасно понимаю… Что же делать?»
Кертис двигался по Южной Рампарт-стрит на восток. Скорость пришлось сбросить: на дороге, как это обычно и бывало вечером в субботу, творилась полнейшая неразбериха. Путь то и дело преграждали автомобили, запряженные лошадьми повозки и велосипеды. Но менять свой обычный маршрут Кертис не собирался: лавировал по улице, пока не добрался до перекрестка с Кэнэл-стрит. Двигаясь вдоль Северной Рампарт-стрит по задворкам Французского квартала, он доехал до Гавэрнор-Николс-стрит и свернул в Тримей.
Разгоняя сумерки, зажигались уличные фонари. Здания вспыхивали бесчисленными глазницами окон. Красными, голубыми и зелеными огнями воспламенялись неоновые вывески увеселительных заведений. Время от времени волной набегал влажный ветерок и приносил знакомые с детства запахи Нового Орлеана. Проезжая мимо цветочного магазинчика Симонетти на углу Рампарт и Гравьер-стрит, Кертис обычно наслаждался благоуханьем роз и душистых цветов. На Рампарт-стрит ветерок доносил до него сладкие ароматы только что испеченного печенья, глазированных пирожных и тортов из кондитерской миссис Делафосс. По пути домой Кертис частенько там останавливался и покупал что-нибудь матери к чаю, но в тот день он спешил. На Кэнэл-стрит всегда пахло крепким кофе из «Центральной кофейни». За трамвайными путями Кэнэл-стрит поджидали горько-сладкие благовония Французского квартала, вобравшие в себя все многообразие новоорлеанской жизни. К этим ароматам примешивались бензиновые выхлопы автомобилей и автобусов, а также запах раскаленного на солнце металла. Неизменной составляющей города был душок конского навоза. Наконец, венчали этот букет запахов нотки болотного зловония, доносившиеся с Миссисипи, раскаленной августовским зноем. Эти болотные испарения поднимались от поверхности реки желтыми облачками и оседали золотистой паутиной на кронах столетних дубов.
Таким был Новый Орлеан, таким был мир Кертиса. Он знал и любил каждое здание от железнодорожного вокзала на Южной Рампарт-стрит до своего дома на Северной Дэрбини-стрит. Молодой человек чувствовал себя неотъемлемой частью Нового Орлеана, и эта роль определенно ему нравилась. Даже работа носильщика была Кертису по душе.
«Я присматриваю за багажом и тем самым помогаю людям путешествовать, – думал он. – Очень хорошее и полезное занятие, разве нет?»
За велосипедом Кертиса тряслась маленькая деревянная тележка на трех колесах. На дне ее лежал аккуратно сложенный темно-синий пиджак, обернутый коричневой бумагой, а сверху белела коробочка, перехваченная золотистой лентой. В этой бережно упакованной коробочке дожидался своего часа подарок для Эйвы Гордон.
Сдав смену, Кертис как ошпаренный влетел в раздевалку, где под бдительным надзором Старого Крэба хранилась униформа носильщиков. Он встал под душ, отмылся от сажи поездов и достал принесенную заранее праздничную одежду.