— Очень хороший.
— Я… — произнес Бруно, кладя руки крест-накрест на стол. — Честное слово, я рад что ты с ней счастлив.
Конечно, он рад. Гай сразу расслабился, и дыхание выровнялось. Однако в эту минуту трудно было поверить, что она принадлежит ему. Подобно богине, она спускалась с небес, чтобы вызволить его из заведомо гибельных схваток, подобно богиням из мифов, что спасают героев, однако такая развязка, когда он в детстве читал эти мифы, такой поворот в конце истории всегда огорчали его своим произволом и несправедливостью. В те ночи, когда сон бежал от него, когда он украдкой сбегал из дома и бродил по скалам, набросив на пижаму пальто, в эти безмятежные и равнодушные летние ночи он не позволял себе думать об Анне.
— Dea ex machina,[26] — пробормотал Гай.
— Чего, чего?
Почему он сидит здесь с Бруно, ест с ним за одним столом? Сразиться с Бруно или заплакать? Рвущиеся из груди проклятья внезапно растворились в волне сострадания. Бруно не способен любить, но любовь — она-то ему и нужна. Он так потерян, так слеп, что уже не может любить или стать любимым. Ему вдруг открылась, какая это трагедия.
— Ты никогда никого не любил, Бруно?
В глазах у Бруно появилось какое-то незнакомое упрямое выражение. Он подал знак официанту повторить.
— Чтоб по-настоящему, так, пожалуй, и нет.
Он облизал губы. Он не только ни разу не влюблялся, но вообще не очень стремился иметь дело с женщинами. Занимаясь с ними любовью, он не мог перестать думать, что все это выглядит довольно глупо, словно наблюдал сам за собой со стороны. Однажды с ним произошло нечто чудовищное — в самом разгаре он начал хихикать. Бруно поежился. Болезненнее всего он переживал именно это отличие, разделяющее их с Гаем, — Гай отдавал себя женщинам без остатка, ради Мириам он фактически губил самого себя.
Гай посмотрел на Бруно, и тот опустил глаза. Бруно ждал, словно Гай должен был объяснить ему, как влюбиться.
— Бруно, ты знаешь величайшую мудрость на свете?
— Я знаю много мудрых вещей, — ухмыльнулся Бруно. — Какую из них ты имеешь в виду?
— Что у всего есть своя противоположность и они очень близки.
— Противоположности притягиваются?
— Не так просто. Я хочу сказать — вот ты подарил мне галстуки. Но мне также пришло на ум, что ты мог бы ждать меня здесь вместе с полицией.
— Упаси Господь, Гай, ты же мой
И ты мне, нет во мне к тебе ненависти, подумал Гай. Но Бруно такое не скажет, потому что он-то ненавидит Гая. И Гай точно так же не скажет Бруно — ты мне нравишься, но вместо этого — я тебя ненавижу, потому что на самом деле Бруно ему нравится. Он сжал зубы и помассировал лоб пальцами. Он уже предвидел, что равновесие между волей и безволием задушит в зародыше все его действия еще до того, как он к ним приступит. Именно это равновесие и заставляет, например, его сейчас покорно сидеть. Он вскочил, и только что поданные коктейли плеснули на скатерть.
На лице у Бруно были написаны ужас и удивление.
— В чем дело, Гай? — Бруно рванулся следом. — Подожди! Ты ведь и сам не веришь, что я на такое способен, правда? Хоть озолоти меня с ног до головы!