– О колье. О тебе я и без того все знаю.

– И что же тебе обо мне известно?

Тоня оперлась о мягкую ручку дивана и начала медленно говорить:

– Ты – алкоголик.

– Вот еще! – рассмеялась баронесса.

– Грубиянка, – продолжила Тоня. – Но я тебя обожаю. А еще я знаю, что ты любишь шоколад. Храпишь, когда спишь в этом кресле. Что терпеть не можешь осень, особенно октябрь, который скоро должен наступить. Весь месяц ты будешь страшной занудой, станешь грустить, иногда плакать. Знаю, что в конце мая ты всегда ходишь в церковь, хотя в бога не веришь. Что ты любишь жасмин и терпеть не можешь розы. И что в своей комнате ты прячешь фото двух мужчин и маленькой девочки, похожей на меня.

– Лазила в моей тумбочке?

– Да, – не смущаясь, ответила Тоня. – Кто она? Ты о ней никогда и словом не обмолвилась, а я боялась спросить.

– Моя малышка Ава, – голос баронессы дрогнул. – Она умерла, едва ей исполнился год. Но ты права, вы очень похожи.

– Поэтому ты так привязалась ко мне?

– Не только. Ты интересная, чистоплотная и хорошо готовишь.

– И, главное, я не еврейка, – подсказала Тоня. – За что ты их так не любишь?

– Я родилась в Вене и была единственным ребенком в семье. Мы жили в большом, красивом доме и были очень счастливы. О, это было восхитительное время, много смеха, подарков, любви… Налей мне еще, – баронесса протянула пустой стакан, и Тоня плеснула большую порцию виски, понимая, что Астрид необходима поддержка в лице алкоголя. – Все изменилось, когда началась война. Отец не мог уехать из Вены, а мама отказалась покидать город без него. Папа был юристом, а в годы войны работал на нацистов, но он отличался жалостью к людям, особенно к евреям. Одну еврейскую пару мы прятали у себя в доме.

Баронесса надолго замолчала, потом с необъяснимой жалостью в глазах посмотрела на притихшую Тоню и продолжила:

– В сорок третьем маму расстреляли. Немцы узнали, что родители помогают евреям. Видимо, отца кто-то сдал из своих. Мне было пятнадцать. Я стояла на лестнице и смотрела, как маму и ту семейную пару подвели к стене, а после раздалась автоматная очередь. Нас с отцом пощадили. Я потом часто подходила к этой стене, где моя мама лежала мертвой, и трогала ямочки, в которых застряли пули, отобравшие у нее жизнь. Если бы не они, Йохан и Рут… черт, до сих пор помню их имена… мама была бы жива. Поэтому я терпеть не могу евреев. По их вине я лишилась любви самого дорогого мне человека. Тоня опустила голову, расстроенная рассказом.

– А дальше?

– В сорок шестом умер отец, и я осталась одна. Дальние родственники забрали меня к себе, но у них я жила недолго, – Астрид закурила, голос ее снова стал спокойным. – Уже на следующий год я вышла замуж за Альберта. Старый барон так влюбился в меня, что не обратил внимания на разницу в возрасте.

– Сколько?

– Он был старше меня на тридцать один год, – почти выплюнула баронесса. – Мне было лишь девятнадцать, когда я шла к алтарю.

– Зачем? Или ты любила его?