– И все? Больше вы ничего не видели?

– Слышал.

– Во время отключки?

– Нет. Я пришел в себя, когда услышал голоса. Стаса и другого человека.

– О чем они говорили?

– Не знаю. Помню только, как Стас закричал. А потом вдруг удар… И все.

Беленький пригорюнился. Ничего толкового они от профессора не узнают. Старик отключился почти сразу. А он-то надеялся на его показания.

Бартенев откинулся на подушку и уставился в потолок.

«Ну давай, старый! Вспомни хоть что-нибудь полезное!» – внутренне возопил капитан.

Профессор приподнялся, взглянул на следователя, а потом неохотно, словно сомневаясь, сказал:

– Александр Сергеевич Пушкин был крайне суеверен. Даже для поэта. Он никогда не садился за стол, если там тринадцать человек, и не оставался в комнате с тремя свечами. У него также имелся древний список несчастливых дней, среди которых и день его рождения – двадцать шестое мая по старому стилю. Он был уверен, что ему на роду написано быть несчастным. Но больше всего боялся беловолосого человека в белом на белой лошади, гибель от которого предрек Пушкину еще в Одессе известный грек-предсказатель. И ведь не ошибся. Дантес был белокур, носил белый мундир и ездил на белой лошади.

Бартенев помолчал, собираясь с силами.

– Кстати, про белого человека Пушкин слышал не впервые. После выпуска из лицея они с приятелями ходили к известной немецкой гадалке Кирхгоф во время ее приезда в Петербург. Она предупредила Александра об опасности, которую следует ожидать от белой лошади или белой головы.

– Ты к чему, Олежка? – спросила Вера Аполлоновна, беря Олега Петровича за руку и вытирая с его лба пот.

Бартенев обвел глазами присутствующих.

– Этот человек был в белом халате и с абсолютно белой головой.

– Блондин? – напрягся Беленький, который был уверен, что под «белым человеком» Бартенев имеет в виду его.

– Нет, седой. Совершенно. И глаза какие-то… тоже словно белые.

– Пустоглазый, – вырвалось у Шведова.

Беленький быстро взглянул на Сергея и качнул головой. При профессоре – ни слова.