Чтобы встречающие могли в полной мере оценить мою силу и воинское умение и начать концерт по привлечению благодати на мою могучую шею.

Пожилой мужик, прочувствовав момент, упал на колени и что-то торопливо затрещал, испрашивая прощения для всего селения, за недостаточно теплый прием такого славного воина. Слов я, конечно, не понимал, но интонация у деда была верная, заискивающая и обещающая.

Многообещающая.

Тем временем я обошел причитающего старика, посмотрел пристально на рожу сбежавшего умника, который потупил глаза и смотрел перед собой.

Молодец, звездюлей получать не хочет, но так здесь нельзя.

Не дать звездюлей.

Вести так себя нельзя, все должны быть обилечены, согласно купленным местам.

Поэтому умнику в лоб прилетела та же пятка древка, отправив и его отдохнуть на утреннем солнышке. Строй баб и девок незримо вздохнул, и остался стоять.

Я не спеша прошелся перед ними, выбрал помоложе и получше, благо выбор был очень простой, такая девка была в единственном количестве и выдернул ее из общего строя, пустив идти впереди меня. После всех сараюшек и развалюшек, на местной площади виднелся единственный дом, который был достоин принять великого воина. Как я понял, это и был дом самого старика или кого-то из его сыновей, лежавших на той же площади.

Еще раз я оглядел всех присутствующих тяжелым взглядом и наглядно, ребром ладони по шее, показал, что шутки кончились и следующие виноватые будут беспощадно убиты и выпотрошены на радость паре собак, вертевшихся в стороне.

Почувствовав себя настоящим татаро-монголом, я закинул топтавшуюся на пороге девку внутрь дома и закрыл за собой дверь.

В доме пахло подгоревшей кашей, было весьма неуютно, но я не стал мяться и стесняться, скинул чью-то постель на земляной пол, поставил копье, скинул рюкзак со спины и выглянул за дверь. Бабы хлопотали, помогая подняться пострадавшим, старик отдавал указания парнишкам, а доверенные для переноски мои вещи так и валялись в пыли, упавшие вместе с неудавшимися грабителями. Я подскочил к деду, замахнувшись на его белый затылок, показывая, что сейчас выдам леща и грозно гыкнув на него, в итоге показав, согнувшемуся в поклоне старику, на вещи и на дверь, мол, быстро все доставить в дом.

Бабы, получившие новые указания, комично бросили потрепанных мужиков, один из которых не удержался без поддержки и сел на землю обратно, похватали мои плащи, мешок и прочее и потащили в дом, куда следом зашел и я. Посмотрел, как все выбили и аккуратно сложили на скамью и уставились на меня, ожидая новых указаний. Но я махнул на дверь и, не обращая внимания на них, подошел к девке, тоже стоявшей в ожидании, запустил ей руку за пазуху и смачно перелапал ее всю, оценив для себя состояние наложницы, как вполне подходящее для начала совместной жизни.

Рыкнул на зазевавшихся баб, вытаращившихся на такое непотребство, и смотревших на выбранную мной девку, кто — с сочувствием, кто — со злорадством. Пестрая, видно, палитра отношений в этом поселении, настоящем срезе человеческого общества.

Чья эта девка, жена или невеста, меня, как могучего воина, приведшего живыми двоих покусившихся на меня мужиков и сделавшего поселению бесценный подарок, оставив их в живых и, даже, не сделав увечными, не должно было интересовать меня ни в какой малейшей степени. Все поселение было счастливо, что, оказавшийся вполне живым и сильным чужеземец из-за гор, вместо пары жизней провинившихся мужиков или даже всех жизней, взял в пользование одну из баб, которая не особо то и пострадает от этого, а, может, даже и приобретет чего, после интимного общения с сильным чужеземцем.

Именно так и обрисовал Учитель местные понятия и виру за проступки, грозящие жизни и здоровью путника, то есть, меня. То, что в горных поселениях это в порядке вещей — ограбить или убить изнеможденного переходом через горы гостя, я узнал первым делом. Загнанные в горы, находящиеся на стадии выживания, люди не могли позволить себе гостеприимство по отношению к чужим. А возможность что-то поиметь быстро приводила, не особо стойких морально, к нападению и избиению толпой беззащитного человека.

Учитель добросовестно и подробно расписал мои первые шаги в Сатуме, но, он, конечно, не мог представить, с какой нечеловеческой скоростью я могу учить чужой язык, а я ему не стал рассказывать. Сам он предлагал мне добраться до его друзей в одном из городков около столицы, назваться их родственником, и учить язык, общаясь только с ними и не выходя из дома несколько месяцев

Довольно скучная жизнь мне предназначалась в его глазах, но это он объяснил и так достаточно сложной жизнью для местных жителей, страдавших от гнета аристократов и, так же, банального грабежа и рэкета организованных преступных банд. Две эти общественно-прикладные организации поделили весь мир Сатума на свои зоны влияния, частенько конкурируя, воюя и снова договариваясь между собой, кто кого именно стрижет.

Поэтому, появиться на улице, не зная языка — было по мнению Учителя, почти самоубийством для чужеземца. Язык корли — основной объединяющий для всех трех стран, но только в Сатуме он был главным и единственным языком, и жители страны не испытывали желания учить языки своих соседей, в Теруме и Коляндии свои языки изучали наравне с корли, который считался языком наиболее развитой страны, хотя и с сомнительными нравственными устоями.

Терум характеризовался самой приятной для жизни страной, с развитыми феодальными отношениями и неплохими нравственными принципами, достаточно богатой и состоящей из десятка сильных графств.