– Я с самого первого дня работаю ради людей и общества. И, да, я взял на себя ответственность, уже заключив договорённости с местной администрацией на использование Эрбы. У тебя, Волков, всегда найдётся тысяча причин откладывать этот вопрос до бесконечности.
– Ты что сделал? – сторонний голос ввязался в диалог.
– Зачистим всё близь долины Путука и прилегающей территории. Сделаем это аккуратно, и, возможно даже, не будет никаких доказательств нашей прямой причастности. Скорее всего, мы и мегаполис зацепим, так что будьте готовы.
– Это бесчеловечно, чёрт возьми! Это вирус, а не хлопушка с детского праздника, – прохрипел новый голос.
– Выбора у нас уже нет, мы подписались господа. Я это сделал от имени нас всех. И сейчас это всё неважно, договорённость достигнута ещё неделю назад. И всё готово для немедленного внедрения. Посмотрим на результат. Сегодня первый раз мы испробуем Эрбу.
– Ты с ума сошёл, Маркез?!
– Спокойствие, господа. Сдержать препарат в определённой зоне труда не составит, у нас имеются все нужные инструменты. Выносить этот вопрос на общее обсуждение времени не было, мы терпим убытки.
Мурашки пробежали по всему телу Майкла. «Эрба, вирус, внедряется сегодня. Что это, чёрт возьми, всё значит?! Это же байки, всё это байки…» – Майкл попятился.
Он больше не мог разобрать ни слова, из-за учащённого сердцебиения закладывало уши. Уклад размеренной жизни дал сбой, глаза Майкла забегали. Дойдя на автомате до туалета, он упёрся руками в раковину. Лишь только через несколько минут у Майкла получилось успокоить своё бушующее воображение и снова начать думать.
Все эти чёртовы домыслы, небылицы с разработкой биологического оружия, неужели это могло быть правдой? Как часто Майклу приходилось слышать и отметать подобные теории, но что если он ошибался? Тут же в памяти всплыл сегодняшний диалог с Миславом. Все размышления вели к одному: упоминания об Эрбе не могли пройти мимо архива, и Майклу следует всё проверить, перед тем, как додумывать самостоятельно.
В глазах слегка помутнело, Майкл сильнее вцепился в раковину обеими руками, чтобы сохранить равновесие. Кто-то окликнул его, но обернувшись, он никого не увидел.
…4.1
Майклу было шестнадцать, когда отец умер от хронической обструктивной болезни лёгких. Ничего не предвещало подобного стечения обстоятельств, отец Майкла не курил, никогда не работал с вредными для лёгких веществами. Честно говоря, Майкл уже и не помнил, кем именно работал его отец. От силы в их семье об этом упоминалось раза два, но интереса к этой информации у Майкла по каким-то причинам не было ни тогда, ни сейчас.
Отец был для него носителем жизненной позиции, которую он впитал, но не более того. С течением времени Майкл с уверенностью мог заявить – семейного уюта, любви и немого понимания в их семье не было никогда. Он уважал, но не любил отца. Они скорей просто существовали в одной квартире, замечая друг друга только тогда, когда у отца проходило похмелье и ему хотелось закинуть порцию философии в неокрепший ум Майкла. Сам Майкл ценил эти моменты больше всего в своём однообразном быту, и с большим удовольствием впитывал нравоучения, потому как эти редкие моменты были единственными в их семейном общении.
Когда однажды после уроков Майклу позвонили и сообщили о госпитализации отца, он, не слишком торопясь, выдвинулся в сторону больницы. Ощущение возможной потери не терзало его, чувство утраты не подступало к сердцу. В этом возрасте Майкл испытывал минимум искренних, сильных эмоций, с самого юношества считая это огромным преимуществом перед остальными людьми. Так, собственно, говорил ему отец.
В приёмной больницы в тот день его встретила толстая медсестра с необычным именем Альбертина. Он никогда не слышал такого имени раньше, о чём без задней мысли сообщил ей. Из двери в дверь сновали люди в халатах, куда-то катили пустое инвалидное кресло, Майкл отчётливо слышал чей-то стон.
– Молодой человек, у вас есть ещё родные? – спросила сестра Альбертина.
– Может быть. Но… нет. Их нет, – ответил Майкл.
– Хоть кто-то должен же быть? Тётя, дядя, двоюродный брат?
– Нет.