— Вставай Рагозина. — тихо так сказал, спокойно, но мне всё равно страшно.

Взгляд-то недобрый.

— Андрей, меня бить нельзя, я в положении. — загородилась фантиками от карамелек, готовая бросить их ему в лицо, словно мне они помогут, если он решится на убийство меня, дуры непутёвой.

— Ну что ты любимая. — лилейным голоском произнёс, теперь я подавилась, а пока откашливалась он меня под руку взял и выдернул с дивана.

Не очень нежно потащил к лифту. Когда двери раскрылись, я уже и с жизнью попрощалась, ибо его, искажённое от злобы лицо, не обещало ничего другого кроме убийства с особой жестокостью.

Завёл меня в лифт не очень нежно, очень грубо, да зашвырнул буквально, и двинувшись на меня, нажал кнопку «парковка». У меня реально мысль промелькнула о багажнике, лесе и расчленение. Руки Корнилова упёрлись в зеркало, по обе стороны от моей головы и уничижительный взгляд его голубых глаз и как заорёт! Аж уши заложило, хотела бы по маленькому, точно напрудила бы со страха.

— Ну и как это понимать Рагозина?! Ты же сказала, что сидишь на противозачаточных! Или это шутка такая дебильная? Шутка?! Говори, что это шутка! — с каждой фразой он бил ладонями по зеркалу, но рядом с моей головой и создавалось впечатление, что лупит в своих мыслях не зеркало, а меня.

От страха я даже не сразу осознала смысл его вопросов, но слово противозачаточные мой слух уловил чётко, нейроны сработали мгновенно.

— Так, это, я с тобой на корпоративе? Да ну нет…Не может этого быть. — я пыталась сдержать смех, но он просто сука предательски рвался на воздух во всеуслышание.

Это страшно. Когда и смешно, и страшно. Но я нашла выход из положения. Просто сползла спиной по стеночке заливаясь смехом. Над моей головой так и сопел от злости Бычок, именно в этот момент двери лифта раскрылись с характерной мелодией, за серыми брюками, в дверном проёме лифта, показалась вереница припаркованных машин.

— Вставай дура! — Бычок дёрнул меня наверх и потащил к машине.

Сначала я семенила за ним, всё ещё смеясь, пока до меня дуры не дошло, что в реальности происходит.

— Пусти с-сука! Я же отцу скажу, мокрого места от тебя не оставит! — и на что я надеялась, когда это ляпнула?

Андрей рассмеялся, а до меня дошло окончательно.

Горько, тошнотворно. Он же меня в абортарий тащит. Торопится. Не дай боже, опоздает.

Они там с отцом за дверью всё порешали. Отец, видимо, двинулся совсем, раз послал Корнилова, привести свою волю во исполнение его же руками. Типа сам натворил, сам и разгребай. Но я так готова была ещё огребать от родного отца, побадалась бы с ним, маму бы привлекла, не совсем же он ку-ку, а от Корнилова? Вся воля улетучилась вместе со слетевшими с моих ног туфлями под недовольный мат Андрея. И эта тварь затолкала меня на заднее своего танка, как кулёк ненужной херни, закидав следом моими же туфлями.

Куда вёз не смотрела, заливаясь слезами, и ног своих не видела перед своим носом. А Корнилов вёз меня явно куда-то за город, видимо, в подпольную шарагу с купленными врачами. Меня трясло как осинку на ветру, а он всю дорогу часто кому-то звонил и говорил по телефону. Договаривался. Тварь.

Меня тошнило от страха, от голода, от осознания того, что я дура наивная сама всё умудрилась просрать! А надо было валить из города, зашухериться где-то и не высовываться пока ребёнок не родится, а потом уже поздно было бы принимать меры. А теперь меня дай бог накачают наркотой и вычистят. От этой мысли меня вырвало прямо в ноги, и я долго не могла подавить этот спазм. Выворачивало до боли, трясло адово и сквозь этот ад прорвался голос Бычка. Он матерился, салон ж ему испачкала. Съехал на обочину.

— Ты чё не сказала?! Я б так не гнал, давай вперёд садись. — по интонации ясно было, злился он.

Я не пошла вперёд, тогда он сам напялил мне на ноги туфли и вытащил меня из салона, выкинул коврик на обочину.