– Сегодня у меня была странная встреча на кладбище, и я…

– Послушайте, Гренс…

– Что?

– Как вы себя чувствуете?

– Чувствую?

– Вы такой бледный, загнанный… Потерянный даже, не обижайтесь. Я заметила это сразу, как вы вошли. Что с вами? Вы не производите впечатления человека, с которым все в порядке.

Она перегнулась через стол в ожидании ответа.

– Я… в общем, да. С утра немного кружилась голова… там, на кладбище.

– Кружилась голова?

Он пошел к двери, петляя между коробками.

– У меня… в общем, неприятное переживание, связанное с другим, более ранним неприятным переживанием. Это все, что я могу вам сказать.

Гренс подошел к двери. Элиза Куэста не спускала с него глаз, напряженно вслушиваясь в то, что все больше походило на невнятное бормотание.

– Ребенок на кладбище. Ему пришлось тяжелее, чем мне. Маленькие дети, особенно девочки, они почему-то всегда… я не знаю…

Комиссар криминальной полиции почти вывалился в коридор, и дверь захлопнулась. Не сразу, но Элиза Куэста тоже встала, пошла за ним. Гренс успел добраться до кофейного автомата и выпить две чашки, когда его настигли ее слова:

– Гренс, а вы знаете о другой девочке?

Она окликнула его, стоя в дверях своего кабинета.

– О какой другой?

– Еще одно расследование. И тоже девочка четырех лет.

Силуэт коллеги с ничего не выражающим лицом стремительно терял очертания в отдалении.

– Я о девочке, которая пропала в тот же день и так же никогда не была найдена ни живой ни мертвой.