Вдоль стен мерцали трисвечия, но их не хватало, чтобы рассеять царивший полумрак. На стенах висели иконы или картины — не разглядеть. Потолок утопал в сероватой дымке.

Неподалёку разместилась высокая кафедра, на которой лежал металлический символ — схематичный глаз, который обвивала змея. На наружной стороне барьера, отделявшего её от скамей, был изображён растительный орнамент. Я шагнул к нему — по собору пронёсся гулкий отзвук, разорвав тишину. Сердце кольнуло страхом.

Я быстро приблизился к барьеру, заглянул за кафедру — голая стена. Опустил взгляд на орнамент и вздрогнул.

Среди мастерски вырезанных листьев прятались крошечные каменные змейки, сверкали рубиновыми глазками. На них были выцарапаны зрачки — круги, от которых во все стороны расходились лучи. Миниатюрные звёзды… солнца.

На миг показалось, что одна змейка попробовала воздух на вкус.

Я развернулся и направился прочь от кафедры. Пространство чудило: до сводчатого выхода было недалеко, но с каждым шагом к нему он удалялся. Я обернулся и увидел, что кафедра со скамьями исчезла. Посреди пустого зала высилась статуя прекрасной девушки, поднявшей руки в благословляющем жесте.

Приблизившись, я наклонился к надписи, выбитой на камне у её ног, — и подпрыгнул, когда за спиной раздался смешок:

— А неплохо получилась!

Резко развернувшись, я оказался лицом к лицу с девушкой, статую которой только что рассматривал. Вживую она была ещё красивее: мимика добавляла идеальному лицу очарования.

Тонкие брови, светлые волосы, волнами спадавшие на хрупкие плечи, полупрозрачная шёлковая тога, которая никак не могла решить, прикрывала она незнакомку или подчёркивала её формы…

Девушку ни капли не беспокоила фривольность одежды. Она не делала попыток прикрыть аккуратную грудь, которая просвечивала сквозь шёлк.

Аметистовые глаза незнакомки смотрели сквозь меня. Взгляд её был наполнен задумчивостью, даже отстранённостью.

Мы молчали, пока я не заговорил:

— Так я умер?

Она заморгала, точно очнулась от глубоких раздумий.

— Умер? Да. Да-да. Ты мёртв. От лица моего начальства я, богиня Эмилиа́, прошу у тебя прощения за это.

Случившееся напоминало дурной сон. Я не верил, отказывался верить окончательно, искал несостыковки. Сознание выдернуло наиболее мелкую деталь, зацепилось за неё, как утопающий за соломинку:

— Разве у богов есть начальство?

— Тебя правда заботит иерархия божественного общества? — приподняла бровь богиня.

— Ну, я мёртв. Полагаю, у меня теперь полно времени по вашей вине.