— Рекомендую товарища Курта. Фамилия ничего не скажет. Он и сам, наверное, забыл настоящую. Обладает определенными навыками, умеет держать язык за зубами. Зубы, между прочим, потерял в уличной потасовке с гитлеровской шпаной…

Во франко–бельгийской бригаде — Вальтер обнаружил, просматривая списки, — попадались русские. Выходцы из эмиграптской среды. Циховский к ним относился сдержанно: поглядим, как в бою.

— Кое–что они доказали, приехав в Испанию, — осторожно заметил Вальтер.

— Желательно больше, чем кое–что.

Вальтер коснулся русских потому лишь, что среди них многие имели военное образование, армейский опыт.

Циховского это не слишком занимало. Невелика премудрость. Была бы смелость…

Вальтер положил за правило: пока что — выслушивать. Он только набирает в легкие испанский воздух. Эта война отлична от любой другой. Насколько? Не настолько ведь, чтоб пренебречь военными навыками, армейским обучением. Из оружия надо уметь стрелять. Чем его меньше, тем точнее.

И все–таки он не ввязывается в дискуссию. Циховский тоже. Вертит на пальце шнурок с моноклем, невозмутимо перечисляет имена, дает аттестации. Глупо игнорировать мнение такого человека.

Когда с бумагами покончено, выпит кофе, выкурено по сигарете, Циховский деликатно касается дебюта Вальтера, сегодняшнего вступления в должность командира «Марсельезы» («Тысяча извинений, он чуть не запамятовал: бригаде присвоен номер четырнадцать»).

Необычно, экстравагантно. Однако не слишком ли? Как никак французы, штатский люд. На крутых поворотах поезда сходят с рельс. Не ему, цивильному службисту, лезть с советами к генералу… Все же на своем коминтерновском веку оп всякого навидался. То, что сработает у красноармейцев, может дать осечку у французов или — бронь боже — сработает в обратном направлении…

Не споря, Вальтер благодарно кивнул.

Вечером собрал командиров и объявил: занятия не только до, но и после обеда. В вечерние часы — материальная часть, винтовки Мосина, Маузера, пулеметы «сентэтьен», «шош», «гочкис», «льюяс», «виккерс», «максим». С утра — отрывка окопов. Где взять лопаты? Да простят ему каламбур: из–под земли.

Он обвел собравшихся медленным холодным взглядом. Больше ни у кого не нашлось вопросов.

Кому не хватит лопат, будет отрабатывать штыковой бой. Неведома такая наука? Прискорбно. Он лично приобщит к великому искусству: «Коротким коли!», «Длинным коли!» С этого, коль угодно, начиналась его генеральская карьера.

Где, когда она начиналась, он не распространялся. Но подозревал: секрет Полишинеля. Не сегодня–завтра узнают. Однако не от него. И наконец, чем позже, тем лучше.

Он условился с Берзиным: не напускать излишней таинственности, но и не вносить ясность. Циховский отнесся к этому скептически. Ему представлялись случаи убедиться, что, несмотря на придуманные еще в Москве псевдонимы и легенды, здесь никто не заблуждается касательно какого–нибудь Родольфо или Купера. Конечно, чистейший польский язык, да еще с варшавским налетом, вряд ли возможен у русского. Для генерала Клебера родной язык немецкий, вообще — полиглот, для Лукача — венгерский. Однако даже мадридские мальчишки догадываются, откуда они прибыли. Иной раз прямо–таки анекдот: наши танкисты молчат, рта раскрыть не успели, а толпа в порту: «Да здравствует Россия!»

Вальтер допоздна составлял расписание. Он любил распределять часы, темы, взводы, роты. Увлекшись, не слышал лифта, голосов в коридоре, отдаленной зенитной пальбы. Разграфленная бумага станет учебной программой, повинуясь ей, гражданские люди превратятся в солдат.

Ради этого не жаль корпеть, вспоминая 7‑й кавполк в Старо–Константинове… Здесь, правда, пересеченная местность, ему не доводилось обучать действиям в горах. Мало ли чего не доводилось…

Бригада пополнилась, получила оружие, занятия велись в казармах, во дворе, в учебном центре в десяти километрах от Альбасете, в холмистых оливковых рощах за городом. На пласа де тора [28] оборудовали стрельбище.

Горев сообщил, что постарается повидаться до того, как бригаду пошлют в бой. Из Мадрида вернулся Луиджи Галло с Черными ввалившимися щеками. Рассказывал о стычках в университетском городке, в пригородном парке Kaca дель Кампо. Вспоминали Москву двадцать второго года, смаковали арманьяк, присланный из Парижа…