– Но я же терплю!

– Ты в юбке, – парировал Андреас, однако штаны в покое оставил. – Тело должно отдыхать хотя бы ночью.

– Наверное, за годы кошачьей жизни ты чересчур привык обходиться без одежды, – пробормотала Лара, скидывая башмаки.

Андреас не сводил с неё глаз, даже не пытаясь сохранить видимость товарищеских отношений.

– Я хочу, чтобы у нас было как раньше, – сказал он без затей.

Лара села к нему спиной с другой стороны кровати, снимая чулки.

– Как раньше не будет.

– Это говорит твой разум, – ложась, заметил Андреас. – Не может быть, чтобы от той страсти не осталось и следа…

– Не было никакой страсти, – нарочито зевнула Лара и, не оборачиваясь, положила голову на подушку. – Мною владело лишь любопытство.

– Нет, это была страсть!

– Любопытство.

– Страсть!

– Страсть к экспериментам.

– Врёшь! – Ни тени сомнения в голосе. – Я помню, какой ты была, с какими глазами ты садилась сверху, сжимая меня бёдрами, и шептала…

– Пошёл вон! – разозлилась Лара, фурией перекатываясь на другой бок и одновременно – на колени. Заткнуть этот всезнающий рот навсегда было так важно и необходимо, что о последствиях не думалось. – Если ты не прекратишь, я выставлю тебя за дверь! Ты слишком много помнишь, забудь это! Забудь!

Её руки вдавливали ненавистные плечи в матрас. Но его зелёные глаза торжествовали. Только увидев под собой разгорячённое лицо Андреаса, его готовность и желание, Лара пожалела о своём порыве. За полсекунды до того, как он потянулся к ней, она убрала руки и отпрянула.

Андреас шумно выдохнул.

– Ох, Лара… Я бы не смог забыть, даже если бы захотел. – Он раздвинул губы в мечтательной улыбке. – Помнить всякую неудачу, будто она случилась вчера, – ужасная мука. Но помнить каждый миг твоей нежности – не такая уж горькая участь.

– Чёрт бы побрал твою абсолютную память, – проворчала Лара, снова ложась и натягивая шерстяное одеяло до подбородка. – Спи, нам завтра чуть свет вставать.

Она почувствовала, как он касается её разметавшихся волос.