Я представила, как Джон похлопывает ее по плечу. «Молодец, детка, ты все сделала правильно, знакомясь с моей мамой». Это было странно. Как будто Руби должна была подлизываться к нему и его семье…
– А где его отец? – спросила я.
– Нету. Джон не любит говорить об этом, – ответила Руби. Она сегодня была немногословна. – И он просил меня не трепаться об этом, так что…
– Не волнуйся, – сказала я, отметив возникшую между нами напряженность. Я говорила небрежно, словно это было не важно. – Но я уверена, что он тебя любит.
Руби покраснела, широко улыбнулась и ушла в ванную комнату, сказав, что ей нужно накраситься при ярком свете. Когда за ней закрылась дверь, я встала с кровати и оперлась о спинку ее стула. Рабочий стол Руби был завален распечатанными статьями об искусстве итальянского Возрождения и обертками от энергетических батончиков. Я боролась с желанием прибраться на этом столе – Руби поняла бы, что я тут лазила. Я прислушалась к тишине, царящей в коридоре. Пора. Я открыла самый нижний ящик стола и вытащила маленький черный блокнот.
Я не намеревалась читать дневник Руби. Но, едва начав, не смогла остановиться. Несколько дней назад я видела, как она пишет в нем, и когда я возникла в дверях, Руби сунула этот блокнот в стол. Это был самый удобный способ заглянуть в ее жизнь. Я знала все ее тайны, не задавая вопросов о них самой Руби. Я знала, как обращаться с ней, как радовать ее.
Как быть ее лучшей подругой.
Услышав, как открылась и закрылась дверь санузла и в коридоре раздались шаги Руби, я закрыла дневник и сунула его обратно в ящик. Потом уселась на кровать и стала рыться в своем телефоне, словно все это время только тем и занималась.
Глава 12
Когда мне было восемь лет, в школе я держалась очень замкнуто. На переменах садилась в углу игровой площадки и читала. Я знала, что это делает меня одиночкой, может быть, даже изгоем, но мне было все равно. Мои одноклассники были довольно славными, но я не хотела играть. Я не понимала, в чем смысл пятнашек, пряток и «верю – не верю». Я любила играть в спортивные игры и плавать в бассейне, но больше всего любила читать, поэтому читала.
Несколько девочек из моего класса играли в «розочку в кружочке». Мне казалось, что они для этого слишком большие, но, опять же, люди моего возраста постоянно удивляли меня. Я не понимала их. Внимательно смотрела, как девочки кружатся, смеясь и держась за руки, поют: «Все мы падём – ах!» – и действительно падают на горячий асфальт. И снова смех. Разве они не знали, что это песня про чуму[10]?
Когда меня приглашали на празднование дней рождения, мои родители заставляли меня идти туда. Я хотела порадовать их, поэтому изображала милую улыбку и дарила красивые подарки, а когда никто не смотрел на меня, ускользала в ванную и обшаривала ящички с лекарствами. Я знала о состоянии здоровья всех родителей моих соучеников, а также кое-что о здоровье их братьев и сестер.
Я любила быть одна, наблюдать издали. Я никому не говорила об этом, потому что меня сочли бы чокнутой, решили бы, что со мной не всё в порядке. Даже моя учительница, мисс Литтл, прекратила попытки вовлечь меня в общие игры. Она перестала подходить и спрашивать, не хочу ли я присоединиться к остальным, и я была рада этому игнорированию. И кроме того, вот-вот должны были начаться летние каникулы.
Я положила книгу на согнутые колени. «Две луны» Шарон Крич. Она была моим любимым автором. Я уже в пятый раз перечитывала знакомые страницы. Края их были потерты, кое-где на бумаге виднелись сморщенные пятна – из-за чтения возле бассейна. Было в образе главной героини, Сэл, нечто успокаивавшее меня: то, как она искала свою мать, хотя та умерла. Иногда мне казалось, что я тоже ищу свою мать, даже когда она была прямо передо мной, полностью поглощенная проблемами Леви.
Я сидела в тени, на легком ветерке, умерявшем влажную жару. Воздух над черным асфальтом игровой площадки шел волнами, словно от горячей духовки, где запекался бекон. Было так жарко, что я почти чуяла запах расплавленного асфальта. Посмотрела поверх книги на других ребят. Это было все равно что смотреть телевизор, вот только персонажи были настоящими. Я увидела, как от толпы отделилась одна фигура. Леви. У моего третьего класса и его пятого была общая большая перемена. Он вроде бы собирался играть в футбол, но я заметила, как его тощий силуэт скользнул прочь от игрового поля к трибунам. Потом он, пригнувшись, спрятался в углу игровой площадки, там, где сходились два крыла деревянной ограды. Никто больше не смотрел на него.