— Так вот, насчёт жилья. Сложности в моей жизни начались после того, как король Англии взорвал мой дом и убил моего отца. Чтобы всё снова стало просто, мне, возможно, тоже придётся взорвать дом. В таком случае будет нужен человек с вашими умениями.
Сатурн наконец встал.
— По крайней мере это интереснее, чем наши прежние занятия. Так что я с вами.
И знати, и простонародью равно ведомо, что когда граф О*** (известный в некоторых кругах под прозвищем Последний Из Тори) приполз в Гринвич, дабы облобызать монаршую руку, его величество лишь глянул на униженного просителя и, не произнеся ни слова, оборотил к нему августейший зад. Пристыженный граф бежал почти с таким же позором, как его собрат по партии, милорд Б***; сей был замечен на следующем в Кале судне, где упражнялся в преклонении колен перед каждым увиденным французом.
Такого рода благоприятные знамения убеждают нас, что тори прогорели. По древней традиции, когда последний отпрыск знатного дома отходит в лучший мир, душеприказчик (уважаемый джентльмен) продаёт имущество покойного (лошадей, вино, мебель, кареты и прочая) с публичных торгов. Это обычай весьма полезный и облагораживающий, ибо как иначе новоиспечённые виконты и графы, внуки контрабандистов и башмачников, обставили бы свои особняки фамильным достоянием времён короля Вильгельма Завоевателя?
Падение тори было столь сокрушительным, что пустить с молотка почти нечего, и, насколько мне известно, никто из победителей-вигов ещё не предложил себя на роль исполнителя их предсмертной воли (хотя многие вызвались бы на роль исполнителя смертной казни, но должность сия уже занята неким Джеком Кетчем, который, по слухам, ни с кем её делить не желает; а навлекать на себя гнев человека, стольких отправившего на тот свет, более чем неразумно).
В избытке располагая свободным временем (не весь же день мне пересчитывать щедрые даяния моих читателей!) и пользуясь покровительством милорда М***, а также прочих светлейших лиц (иначе с чего бы виги печатали мои писания в своей газете?), я недавно назначил себя распорядителем тех жалких крох, что зовутся наследием тори. Я приступил к делу с изрядным страхом, полагая, что вынужден буду годами искать покупателей на брошенное ими достояние: груды обесцененных банкнотов, акры приусадебных газонов, полные амбары ненависти, а равно всякую мелочь вроде франко-английских разговорников и папистских регалий. К моему великому облегчению выяснилось, что и это немногое рассеялось и утекло, а задача моя много проще, нежели я думал. Из всего, чем владели тори, осталось одно: мистер Чарльз Уайт, объявивший себя моим хозяином. Мистер Уайт многократно и громко высказывался в поддержку рабства (примитивного дикарского обычая, согласно которому один человек вправе владеть другим); сие позволило разрешить потенциально весьма щекотливую ситуацию. Благодаря щедрости моих читателей я теперь располагаю средствами, чтобы приобрести мистера Чарльза на аукционе, каковой будет иметь место сразу по завершении коронации нового короля 20-го числа сего месяца. Купив мистера Уайта, претендующего на владение мной, я автоматически верну себе право собственности на свою особу, чего единственно и добиваюсь. Таким образом, я устраню посредника, конфисковав всё имущество мистера Уайта, включая себя. Мистера Уайта я отпущу на волю, нагого, как из материнского лона, после чего тот может отправляться во Францию и там под покровом ночи отобрать платье у какого-нибудь щеголя, но прежде я велю ему начистить мои башмаки, что для человека, чья совесть чернее ваксы, должно быть совсем несложно.
Трактир Флитской тюрьмы
вечеринка пивного клуба (четверг, 14 октября 1714)
А ещё — ведя разговоры о спрятанных сокровищах. Сказочка, выдуманная им на ходу, распространилась по Флитской тюрьме быстрее конъюнктивита. Почти никто в неё не поверил, и всё равно нашлись десятки охотников тыкать лопатами и ломами в любой участок земли, пола или стены, на котором Даниель хоть ненадолго задержал взгляд. Даниель не думал привлекать к себе такое внимание и теперь боялся, что если он всё-таки вызволит Шафто из тюрьмы, его опознают и арестуют. Впрочем, поздно было что-либо исправлять, оставалось только по возможности сбить будущих дознавателей со следа. Даниель ходил в большом каштановом парике и на вопросы об имени отвечал: «Зовите меня „старик Партри“».
Теперь он понимал, как люди вроде Болингброка влипают в крупные неприятности: не потому, что делают одну явную глупость, а потому что шаг за шагом сужают выбор и в итоге должны идти ва-банк.
Из простаков, поверивших в спрятанный клад, ни один не принадлежал к Коллегии инспекторов, что порождало определённые трения всякий раз, как Даниель заглядывал в тюремный трактир. Все хотели сидеть рядом с Даниелем: председатель и коллегия, чтобы пить за его счёт, кладоискатели — чтобы слушать о последних изысканиях. Даниель бессовестно их стравливал, что в долго- или даже среднесрочной перспективе было бы неразумно, но в качестве стратегии на десять дней сработало успешно. Он начал ронять намёки, что сокровище зарыто в северо-восточном углу тюрьмы — там, где сидели братья Шафто и Томба. Менее чем через час кладоискатели пришли к гневному умозаключению, что высшее начальство (не иначе как тори под руководством гнусного Чарльза Уайта!) намерено само провести раскопки (разумеется, незаконно!), а солдаты поставлены для прикрытия. Коллегия инспекторов не поверила ни единому слову, но ухватилась за легенду, дающую предлог для очередного иска к смотрителю, посему принялась лицемерно её распространять и даже расцвечивать подробностями. Даниелю, с его дисциплинированным умом, и в голову бы не пришло, что события могут принять такой нелепый оборот, и уж тем более он не стал бы строить на чём-то подобном свои планы. Однако сказанного было не вернуть.
За два дня Даниель узнал всё, что стоило знать об устройстве тюрьмы и её порядках. Ещё неделю он убил на выяснение того, о чём мог догадаться сразу: недвижимость, даже самая завалящая, в Лондоне дорога и ревниво оберегается. Лачуги на Флит-лейн ужасали своим убожеством и вонью, но для тех, кто работал в их задних комнатах или держал бордели на верхних этажах, это были маленькие королевства, и за каждым квадратным футом здесь приглядывали не хуже, чем в Версале за статуей или клумбой. Даниель знал (так же непреложно, как то, что прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками), что в погребах этих домов есть неописуемо мерзкие сливные отверстия, ведущие в давно спрятанный под землю ров Флитской тюрьмы — тот самый ров, чьё содержимое сочится через стены подземного каземата на братьев Шафто. Однако сколько бы Даниель ни ходил от двери к двери, какую бы фантастическую ложь ни выдумывал, его не пустили даже на порог, не то что в подвал. Сточные отверстия представляли
Точки А и В на чертеже Гука — места, где ров сообщался с отвесными берегами Флитской канавы — найти было несложно, однако их закрывали железные решётки и кирпичная кладка с отверстиями для стока. Сатурну, чтобы убрать преграду, хватило бы лодки и бочонка с порохом, но взрыв посреди города, в четверти мили от собора святого Павла, вряд ли прошёл бы незамеченным.
Оставалось одно: проникнуть в спрятанный ров через саму Флитскую тюрьму, пользуясь её особенностями и нежданным успехом истории про спрятанные сокровища. На собрании пивного клуба седьмого октября, в четверг, «старик Партри», изрядно перебрав, сболтнул, что к сокровищу можно подобраться в обход солдат, если сделать подкоп из рва. На следующее утро обнаружили, что уборная, прилегающая к поварне у северной стены, подверглась нападению вандалов. Нужник был на две дыры; обе (как стало ясно после того, как одну разворотили) вели в колодец, за которым лежал непроглядный гибельный мрак. Левое очко не тронули, правое значительно расширили топором, сделав непригодным к использованию.
Вот это уже серьёзно затрагивало всё население Флит: тюрьма была печально известна своей ветхостью, а смотритель — нежеланием раскошеливаться на ремонт. Коллегии инспекторов предстояло судиться с ним за починку нужника лет сто. Председатель провёл беседу со «стариком Партри». Эксцентричный гость и его здоровяк-слуга могут сколько угодно посещать трактир и двор для игры в мяч, но с разговорами о кладе пора завязывать. Сортирного вандала, если его найдут, ждёт наказание под помпой.
К тому времени Даниель сделал ещё одно важное открытие: пусть недвижимость дорога, зато люди дёшевы. Собственно, он мог бы значительно раньше вывести это из того, что за крохотные кусочки серебра они чистят дымовые трубы, ложатся в постель с сифилитиками и подставляют себя под пули в Бельгии, но, как многие, счастливо избавленные от такой необходимости, всячески старался не думать о подобных вещах, пока Питер Хокстон принудительно не раскрыл ему глаза. Даниель платил за работу относительно щедро; как и предупреждал Сатурн, им пришлось отбиваться от наплыва желающих, готовых делать то же самое за меньшие деньги.
От работника требовалось следующее: войти во Флитскую тюрьму якобы с целью облегчиться; юркнуть в поломанный сортир, когда никто особенно не смотрит, и прыгнуть в дыру. Первый мальчишка, который это осуществил, был вознаграждён щедрее последующих, поскольку никто не знал, что его там ждёт. Выбравшись назад по верёвке (которую ему заранее выдали), он сообщил сенсационную новость: под сортиром идёт длинный, плавно изгибающийся туннель с твёрдым дном, покрытым на несколько дюймов склизким илом; нечистоты в туннеле доходят примерно до середины бедра.
Нанятые Даниелем молодые люди спускались в дыру с сумками за спиной (маленькими, чтобы не привлекать внимание надзирателей), а вылезали с пустыми руками. Они соорудили лестницу, чтобы подниматься из туннеля не по канату (как первопроходец). Они уходили под землю с мерными верёвками и возвращались с цифрами в голове, которые Сатурн наносил на план: в восьми футах восточнее нужника, на северной стороне туннеля имелось отверстие в два размаха рук шириной, откуда время от времени извергались скотские внутренности. Одиннадцатью футами далее находился сток туалета, принадлежащего, вероятно, какому-то зданию по другую сторону стены. Ещё через две сажени, справа — сток тюремной поварни. Ещё через тридцать шагов по вонючей жиже, за поворотом, в туннель втекала тоненькая чистая струйка: избыток воды из цистерны, стоящей между поварней и темницей. Бесстрашные исследователи проникали всё дальше в глубины рва; из их возбуждённых рассказов постепенно складывалась общая картина. Через день они обнаружили хлипкую каменную кладку в девяноста-ста футах к востоку от нужника. Это могла быть только стена темницы. Прижимаясь к ней ухом, мальчишки убедили себя, что слышат по другую сторону лязг цепей: тяжёлых кандалов, которые смотрителю Флитской тюрьмы пришлось одолжить в Ньюгейте, чтобы заковать членов банды Шафто. Теперь юные герои, спускаясь в сортир, проносили с собою железными ломики, долота и обмотанные тряпками молотки, чтобы выковыривать из кладки потрескавшийся раствор. Через два дня работы кто-то с противоположной стороны (негр, так что, надо полагать, Томба) вытащил кирпич и в образовавшуюся дыру размером с кулак посоветовал больше не разбирать стену, чтобы не заметили тюремщики. После этого начались иного рода приготовления. Мальчишки, рекрутированные из числа лондонских трубочистов, то есть привыкшие к узким и грязным вертикальным лазам, обследовали выходящие в ров сливы уборных и нашли самый подходящий. Он вёл в публичный дом, занимающий часть трактира «Прекрасная дикарка», одного из множества подобных заведений в дымных трущобах между восточной стеной тюрьмы и Грейт-Олд-Бейли.
Первые дни второй недели октября Даниелю казалось, что вечер четверга с очередным заседанием пивного клуба никогда не настанет. Частые визиты в пострадавшую уборную начали привлекать внимание: не сами мальчишки (они выставляли дозорных, чтобы влезать в туннель и выбираться из него не на глазах у тех, кто зашёл просто справить нужду), но оставляемый ими зловонный след. В тёмном и сыром тюремном сортире лишние грязь и вонь были, конечно, не так заметны, как где-либо ещё, тем не менее начались пересуды, вселявшие в Даниеля тревогу. И ведь не то чтобы у него было мало других оснований тревожиться! Чем больше времени он проводил в трактире, тем беспокойнее становился, и всё же в последние дни сидел там почти безвылазно. Вечером четырнадцатого он изучил Даппино объявление об аукционе раз пять в промежутках между перечитыванием сегодняшних и вчерашних газет. Но вот наконец стемнело, трактир начал наполняться любителями пива. Неспешной походкой вошёл Сатурн и подмигнул Даниелю — разумеется, слишком рано! Всё случилось чересчур быстро! Даниель был не готов! Нечто похожее произошло год назад, когда встречные ветра на много недель задержали «Минерву» в Массачусетском заливе, и Даниель, при всём своём неверии, молился о смене погоды, а едва его желание исполнилось, их атаковал пиратский флот Чёрной Бороды. Сейчас назревала ещё одна перемена в воздухе, ещё одно приключение было на подходе. Даниелю сделалось страшно. Однако он убеждал себя так: люди вроде Джека Шафто ведут жизнь, полную приключений. Даже Даниелев преподаватель математики в Кембридже, Исаак Барроу, как-то сражался с корсарами в Средиземном море! С тех пор, как год и два дня назад Енох вошёл к нему в дом, всё было сплошным приключением, хоть и с небольшими затишьями. Так почему бы не продолжить?