— Привет. Полагаю, ты приехал к Эрмине, — сухо ответила она. — Входи, я как раз собиралась гладить белье. Не буду вам мешать.
— Но ты и не мешаешь, — возразил он.
— Перестань ломать комедию, — прошипела девушка сквозь зубы. — Что касается меня, то я надеялась, что больше никогда не встречу тебя на своем пути. Никогда!
С этими полными ненависти словами она оставила его одного. Эрмина, слышавшая основную часть их разговора, медленно подошла к юноше и, увидев такое родное лицо Симона, которого любила как брата, заплакала.
— Входи скорее, — рыдая, пробормотала она и раскрыла объятия.
Взволнованные, они долго стояли обнявшись. Каждый думал об Армане, вычеркнутом из списка живых менее чем за час и покоящемся в холодных водах Сен-Лорана.
— Ты получил увольнительную? — наконец спросила Эрмина. — Учитывая ситуацию, это нормально. И мне нравится, что ты не в форме. Я могу уговаривать себя сколько угодно, но начинаю ненавидеть армию.
Как только она задвинула засов на двери, Симон судорожно вздохнул и признался:
— Я дезертировал…
— Господи, — простонала Эрмина, растерянно глядя на него. — Ты с ума сошел?!
— Нет, позавчера вечером я стоял в карауле и воспользовался этим, чтобы сбежать. Я спрятал в рюкзаке свою гражданскую одежду. Удача была на моей стороне: водитель грузовика подбросил меня до станции. В поезде я переоделся. Мимина, ты должна мне помочь. Мне нужны деньги.
Она взяла его за руку, словно он был потерявшимся ребенком.
— Я не стану помогать тебе совершить такую глупость, Симон, — тихо заявила она, усаживая его на диван. — Ты будешь благоразумным и вернешься в Монреаль. Твое начальство поймет. Ты скажешь им, что был потрясен смертью брата. Прошу тебя, это наилучшее решение. Тошан скажет тебе то же самое. Ты немного с ним разминулся, очень жаль. Он бы тебя вразумил.
Симон вздрогнул при мысли, что мог бы увидеть красавца метиса, в которого был тайно влюблен. Эрмина заметила, как изменилось его лицо. Ее это шокировало, но она не подала виду.
— И потом, куда ты пойдешь? — спросила она. — Полагаю, ты хочешь спрятаться в лесной чаще и играть в патриота?
— Я собирался укрыться в вашем доме в Перибонке, — признался он. — Никто не станет меня там искать. Я буду очень осторожен. Летом я буду выходить только вечером, а с приходом зимы мне уже ничего не грозит. Только не считай меня трусом! В лагере острова Сент-Элен я целыми днями наблюдал за беднягами, полностью подавленными своим заключением, отрезанными от своих семей, — за итальянцами, единственное преступление которых состоит в том, что они иностранцы. Что касается нацистов, они меня пугают. Есть еще кое-что…
— Что? — встревожилась она.
Они не заметили присутствия Шарлотты за стеклянной дверью, отделяющей гостиную от столовой. Снедаемая любопытством, та прислушивалась к их разговору.
— Вчера утром в лагере ко мне подошел санитар, когда я оплакивал своего брата. Я не думал, Мимина, что смерть Армана так меня потрясет… Этот тип сначала сочувственно похлопал меня по плечу, потом неожиданно его рука спустилась вниз по спине. Я был парализован, словно мышь перед змеей. «Маруа, я могу вас утешить», — сказал он мне. Я вскочил и убежал. Думаю, он тоже гомосексуалист. Если бы ты только знала, Эрмина, как мне хотелось броситься в его объятия! Но что потом? У меня нет опыта… А если бы нас кто-нибудь увидел?
Сбивчивые слова Симона, которые он бубнил монотонным голосом, возмутили молодую женщину, несмотря на все ее сочувствие и желание быть толерантной.