— Цвет летнего неба всегда напоминает мне прекрасные глаза нашей любимой дочки, — сказала она.
— Идем, Мейбл! И не стоит отчаиваться. Я уже запланировал встречу с руководством Трансатлантической компании, которой принадлежит «Гасконь». Думаю, новости они узнают первыми, ведь как-то же они поддерживают связь с кораблями.
Негоциант скрывал свою тревогу, но в глубине души уже опасался, что произошло несчастье. Внешне сдержанный, не показывающий чувства на публике, Эдвард Вулворт искренне любил свою Элизабет.
— Скажи, что скоро мы сможем обнять нашу девочку! — со вздохом попросила Мейбл, повисая у него на руке.
— Я не могу ничего обещать, дорогая. Но пока у нас нет ни единого повода отчаиваться. Опоздание на пару дней — это не страшно. Хочешь, после обеда сходим в собор Святого Патрика, помолимся?
— Прекрасная мысль! Я поставлю свечки и попрошу Господа вернуть нам наше обожаемое дитя! — обрадованно отозвалась Мейбл. — А можно я предложу Скарлетт пойти с нами?
— Я хочу побыть с тобой вдвоем, Мейбл, и тебе это прекрасно известно! Извини, если повторяюсь, но твоя подруга не внушает мне доверия. Ни малейшего! С тех пор, как вы стали видеться ежедневно, ты страдаешь бессонницей, вздрагиваешь от малейшего шороха и уволила Норму, которая прекрасно вела дом. Кстати, я так и не получил объяснений на этот счет!
Мейбл растерялась, опустила глаза. Она не могла вот так прямо признаться мужу, почему избавилась от образцовой прислуги.
Скарлетт убедила ее, что Эдвард с Нормой — любовники.
— Мадам, побудьте еще со мной, ну пожалуйста!
— Нет, Луизон, больных много, и им тоже нужна моя помощь.
— Ну пожалуйста! Зато потом я буду вести себя хорошо! Чтоб мне провалиться, если вру!
Элизабет растрогалась, вернулась к койке мальчика. Он улыбнулся ей сквозь слезы. Губы у ребенка пересохли и потрескались, щеки запали. Она легонько погладила его по лицу.
— Луизон, ты прекрасно знаешь, сколько у нас больных, и они рассчитывают на меня и на мою подругу Бонни, да и на всех добрых людей, кто нам помогает. Ты сейчас немножко поспи, а я очень скоро приду к тебе опять!
Молодая женщина попятилась, чтобы не терять мальчика из виду, и столкнулась с корабельным капелланом, в руке у которого было ведро с пресной водой. Вода расплескалась, забрызгав обоих.
— Простите, отче! — проговорила Элизабет, стыдясь собственной неуклюжести.
— Не стоит извиняться, мадам. Я тоже задумался о своем.
И сорокалетний священник прошел дальше по спальному отсеку. Элизабет же поспешила в уборную, где можно было помыть руки с мылом.
У нее вошло в привычку прислушиваться к бортовой качке — едва ощутимой, потому что двигался пароход медленно.