Американец уселся в единственное в комнате кресло, лицом к ней. Элизабет отметила про себя, что бежевый льняной костюм сильно измят, внизу штанин — пятна грязи. Ворот белой рубашки был расстегнут.

— Вид у меня непрезентабельный, знаю, — вынужден был признать он. — Шляпу я потерял, галстук забыл в каком-то бистро. Лисбет, мне правда очень жаль, что я так разозлился и ушел. Но, может, так было нужно, потому что сейчас я смотрю на ситуацию другими глазами. И я раскаялся, за что надо благодарить священника церкви Сен-Сюльпис.

— Ты, который так далек от религии? — изумилась молодая женщина.

— Так, как в детстве, я, конечно, в Бога не верю, но многие обращаются к Нему в минуты, когда помощи больше ждать не от кого. И вчера это был как раз такой случай. Я несколько часов бродил по городу, чтобы успокоиться, пока не понял, что стою на вокзале Аустерлиц и смотрю расписание поездов в Ангулем. Причину ты понимаешь?

— Конечно.

— Но я никуда не поехал. Я сильно перенервничал, я устал, и твое лицо стояло перед глазами. Такой я оставил тебя в больнице — бледную, несчастную. И тогда я вернулся к мосту Пон-Неф и понял, сколько тебе пришлось выстрадать после нашего отъезда из Гервиля. И заплакал, хотя это, как ты знаешь, со мной случается крайне редко.

— Ричард, ты весь дрожишь! Ты проголодался и устал, не надо больше разговоров! Ты со мной, и это самое главное.

— Нет, я хочу, чтобы ты знала все. Я уже шел по набережной домой, на улицу Мазарини, когда мне повстречалась женщина. Одета она была несколько странно, но в руках она несла твое желтое платье! Кажется, еще мокрое. С ней был парень лет пятнадцати, и у него были твои лаковые туфли. Я бросился к ним.

— Хвала Господу! Ты повстречал Лазара, моего спасителя! Ричард, я так рада, так рада! Ты, конечно же, возместил им потраченное на фиакр?

— Мы немного поговорили, на повышенных тонах, и я дал немного денег парню, в благодарность за его геройство. Эти лодочники — люди гордые. Слышала бы ты, как Иоланда Дюрье (она назвала свое имя) меня отчитывала! Я почувствовал себя ничтожеством, чтобы не сказать хуже.

Ричард умолк. Лицо у него было усталое, осунувшееся, глаза блестели от волнения. Но Элизабет он показался еще более красивым, чем обычно, — сейчас, когда всегдашняя невозмутимость и высокомерие дали трещину. В дверь постучала Бонни.

— Вот, принесла вам овощного супу и по порции омлета каждому! — объявила она. — Приятного аппетита!

Также на подносе оказался нарезанный хлеб и графин с водой и все, что было нужно из столовых приборов.

— Спасибо, Бонни, вы — ангел. Ангел-хранитель нашей Лисбет! — сказал Ричард.

Польщенная женщина удалилась, радуясь, что и они с Жаном смогут пообедать тет-а-тет. Элизабет заметила на покрывале, по центру кровати, оловянного солдатика. Быстро накрыла его ладонью, а потом и спрятала под подушку.

Ричард, который как раз нюхал ароматный суп, ничего не заметил.

— Нет, не буду есть, пока не расскажу тебе все до конца, — упрямо сказал он.

— Тогда говори скорее, а то остынет, — поддразнила его Элизабет.

К Элизабет неожиданно вернулись вся ее беззаботность и веселость. Ричард посмотрел на нее с удивлением.

— Ты тоже переменилась, — заметил он. — Такая же красивая, но во взгляде нет этой тоски, как у затравленного зверя. Для меня это огромное облегчение. Так о чем это я? Мы остановились на том, что, по милости Иоланды Дюрье, я ощутил себя абсолютным ничтожеством. Она строго наказала получше о тебе заботиться, когда я объяснил, что ты моя невеста. И я обещал. Потом мы с ее сыном пожали друг другу руки.