Я всем сердцем любил Аделу, но она интересовалась лишь балами, болтовней с подругами и восстановлением замка. Катрин же была истинный бриллиант! Когда пришло время выдавать ее замуж, любой претендент казался мне ничтожеством, ее недостойным. Я имел глупость вообразить, что она никогда меня не покинет.
Элизабет было неприятно это слушать. Она нервно поигрывала кнутиком, который прихватила с собой.
- Но ведь это была ваша дочь! - жестко произнесла она. - А вы говорите о ней как о женщине, которая нравится.
- Увы, я ошибся. Она влюбилась в плотника, чей отец - простой мельник. И мне пришлось это принять. Что ж, хватит о былом. Позаботимся лучше о будущем!
В этой последней фразе Элизабет уловила угрозу. Интуиция, в последнее время обострившаяся до предела, дала ей подсказку. Гуго Ларош привез ее осмотреть винные склады, рассказал массу всего об управлении поместьем. Он хочет получить от нее то, чего не дождался от собственной дочери!
- Мама была вольна любить, кого хочет! - воскликнула она. - Память у меня прекрасная, и я не забыла, что накануне нашего отъезда в Гавр она была с вами очень внимательна, даже нежна! И как только она смогла вас простить после всего, что ей пришлось от вас вынести? Вы приказали пристрелить ее лошадь в тот день, когда на ней была амазонка - та самая, которую я выбрала этим утром. Но убить невинное животное - не самое страшное в сравнении с вашей тиранией, вашей жаждой обладания. Я не собираюсь занимать мамино место в ваших безумных, отвратительных планах, я вас предупреждаю!
Элизабет была вне себя. Даже боясь деда, она все равно бросила ему вызов. Ларош резко встал, в его карих глазах блеснули искры безумия. Ноздри его орлиного носа раздувались от гнева.
- Неблагодарная тварь! - протянул он сквозь зубы. - Я кучу денег потратил, чтобы разыскать тебя в Америке, осыпаю тебя подарками, позволяю бывать всюду, где тебе только заблагорассудится, дал работу твоему родственничку, этому мужлану неотесанному, - и все это чтобы показать свою терпимость! Кормлю твою гувернантку, которая толстеет на глазах. И такова твоя благодарность? Я рассчитывал на большее.
- А я рассчитывала на любовь, нежность и уважение - все то, чего мы жаждем получить от бабушки и дедушки, что мне дает мой дедушка Туан! - звонким голосом отвечала Элизабет.
Ларош, явно оторопевший, приблизился. Руки он держал вдоль туловища, крепко сжав кулаки.
- Ты напрашиваешься, чтобы я тебя ударил, но такой ошибки я не совершу. Не хватало еще, чтобы и ты выскользнула из моих рук!
- Ударите вы меня или нет, я все равно уйду! Вы мой законный опекун, но если я расскажу нотариусу, подписавшему эти документы, что вы себе позволяете, он мне поможет и я перееду жить на мельницу.
Гуго Ларош загасил сигару в стоящей на письменном столе хрустальной пепельнице и улыбнулся, театрально воздев руки к небу.
- Что я себе позволяю! - повторил он. - В день похорон моей супруги я крепко обнял свою внучку, желая ее утешить и смягчить собственную боль утраты. Я поцеловал тебя в шею, потому что ты стояла понурившись, и в этом нет ничего порочного. Что еще ты можешь рассказать моему старинному другу мэтру Риго? Я подарил тебе породистую лошадь, жемчужное ожерелье, красивые платья; и живешь ты не взаперти в высокой башне, насколько я помню? Так что, Элизабет, бросай свои глупости. У меня тут еще много дел. Возвращайся лучше в замок или съезди к старику Дюкену. Ему, по слухам, недолго осталось.
- Вы мне отвратительны!
С этими словами Элизабет выбежала из кабинета.
Через десяток минут она уже скакала по прямой, заросшей травой дороге через виноградники. Грозди почти достигли зрелости: август в этом году выдался жарким. Перль шла размеренной рысцой, потряхивая своей красивой головой цвета коричневого шелка.
- О галопе и думать забудь, моя хорошая, - со вздохом произнесла Элизабет.
Чтобы прогнать черные мысли, молодая женщина представила себе крошечного жеребенка, таящегося в чреве ее кобылки. Он должен был появиться на свет в феврале. И вдруг у нее защемило сердце: вернулись мучительные воспоминания о малыше, которого носила Катрин двенадцать лет назад, когда они плыли на «Шампани».
«У меня мог быть брат этих лет, - сказала она себе. - Он бы играл на грязных тротуарах Бронкса, а может, папиных заработков хватало бы на жилье и в более спокойном районе…»