Широков приехал в клуб. Он идет к эллингу медленно и, будто в первый раз, всё оглядывает. На нем синий плащ, а под плащом тренировочный костюм. Он не задерживает глаз ни на одном из предметов. Глядит, но будто и не видит вовсе ничего в отдельности.

Промокший весь, в свитере и трусах, подчалил одиночник. Паша Францев. Широков, не говоря ни слова, принял весло, бережно подвел лодку к бону.

Францев тоже молчит. Вылез из лодки, стал заглушки на вертлюге отворачивать...

— Слушай, — говорит Широков, — боцмана не видал?

— Боцмана нет.

— А ключ от эллинга у тебя?

Паша не торопится отвечать. Свитер на нем черный, обтянут, будто трикотаж заодно с телом. Поднял весла, стал меж ними, как в рамке, стоит. Ноги сухие, сильные, мышцы напряжены.

— От твоего мастерского отделения у меня ключа нет. Мы — кустари-одиночки.

Широков смотрит на Францева. Знать он его не знает. Не так уж часто говорят юнцы олимпийскому чемпиону: ты. Пусть даже экс-чемпиону. Раздумывает, как поступить: цыкнуть на мальчика или не надо... Не сто́ит.

— А я думал, в залив схожу. Я, еще когда учился гресть, до самого льда в заливе тренировался. Каждый день километров по двадцать мотал. Там как-то ме́ста больше...

— Я вокруг Петроградской хожу. Всё равно одни и те же километры.

— Это конечно... Только в заливе как болтанет иногда, ведро воды в лодке привозишь.

Францев поднял лодку. Из нее хлынула вода. Широков помог ему снести лодку в эллинг.

Опять спустился на плот.

— Ты что, здесь свидание назначил? — говорит Паша.

— Я после первенства Европы ни разу весла в руки не брал. Думал, вообще не возьму. А вот потянуло...

Паша удивился таким словам чемпиона. И вроде обрадовался:

— Может, на двойке пройдемся? Тут есть одно такое корыто...

— Давай. Только ты уже выходился. Заметно. Зачем тебе сейчас большая нагрузка? Сезон кончился. Над техникой работай понемножку.

— Ладно... Надо и о судьбах советского спорта подумать. Широков не тянет, а смены ему нет. Вот и вкалываем как можем.