Вообще, в последние дни с моей чувствительностью творилось что-то неладное.

Было ли тому виной общение с Вороном, или еженочные «подзарядки» от Дубровского, но я стал чувствовать то, о чем раньше не мог даже и помыслить.

Так, к примеру, после крика Пылаевой, я почувствовал сердцебиение шаманов, участвующих в общем ритуале.

Айна оказалась права — такое многоуровневое плетение не под силу разорвать никакому огневику.

Я почувствовал, как каждый шаман выкидывает вперед левую руку с неестественно скрещенными пальцами, как они буквально на глазах стареют, отдавая взамен свою жизненную силу.

Почувствовал, как белесые нити выстреливают вперед, закручиваясь и превращаясь в прозрачную пружину смерти.

Почувствовал довольное урчание Бездны.

Почувствовал злую радость необычайно одаренного северянина.

Почувствовал, что роду придется по душе моя смерть — на поле боя, лицом к превосходящему противнику…

А ещё я почувствовал жар.

И этот жар шёл из-за спины.

— Хах! — сказал я и, как говорят местные, без-страшно шагнул вперёд.

ХАЦ!

Удар белесой пружины был страшен.

Она выстрелила будто бы из разных мест и, собравшись воедино, ударила даже не по мне, а по всем нам.

Пружина должна была попасть в меня, после чего, используя уже мою силу, выстрелить во все стороны. По каждому живому существу надела, по каждой живой душе.

Но не попала.

Я стоял и с интересом смотрел на ревущий огненный щит, в котором сгорала ксурова пружина.

— Дамы и господа! — я сверху вниз посмотрел на забрало Ваниного УГа, — позвольте представить вашему вниманию… Аден Пылаев!

Вышло жутко пафосно, но я не смог сдержаться.