Я поворачиваюсь, смотрю вперед. От Ура до Урука по реке километров пятьдесят-шестьдесят, скоро доберемся до границ этого царства. Наш главный конкурент в Южном Шумере, который сейчас называется Ки-Энги, расположен на левом берегу Евфрата, точнее, на большом холме неподалеку от реки, с которой его соединяют два широких и глубоких канала. Видимо, Евфрат здесь поменял течение, сместился западнее вследствие вращения земли. Может быть, в этом и причина ослабления города, который когда-то был главным в Шумере. Сейчас в нем проживает всего шесть-семь тысяч жителей. Покровителем города является Инанна, богиня плодородия и любви. В Уруке ей добавили обязанностей: присматривает еще и за семейной жизнью, правосудием, победой над врагами… Инанна — дочь Нанны, покровителя Ура, жители которого считают жителей Урука как бы своими взрослыми детьми, несмотря на то, что последние главенствовали над первыми не так давно по историческим меркам. Эта же богиня под именем Иштар покровительствует Кишу, армия которого сейчас осаждает Урук. Интересно, она не разрывается, выполняя свои обязанности?! Или обе воюющие стороны провинилась перед богиней и сейчас огребают? Второй вариант меня бы устроил больше.
— За следующим поворотом будет виден Урук, — предупреждает меня кормчий, который достался нам вместе с лодкой.
— Поворачиваем вон в тот канал, — показываю я на широкий канал впереди справа, на обоих берегах которого растут старые широкие густые ивы.
Длинные ветви деревьев свисают почти до воды. Кажется, что именно они и втягивают влагу, так необходимую дереву. Канал неровный. Пройдя по нему метров двести, мы становимся невидимы с реки.
— Здесь и остановимся, — решаю я. — Причаливай к правому берегу.
Канал всего метра на полтора шире лодок, поэтому в принципе не важно, к какому берегу мы пристанем. Кто захочет, тот перепрыгнет с дальнего берега на борт. Ловлю себя на мысли, что с возрастом становлюсь все более осторожным и предусмотрительным, стелю соломку даже там, где никто отродясь не падал.
20
Этот десяток и их командира я натаскал еще в Уре. Резать спящих — работа не сложная. Особенно, если они обленившиеся, потерявшие осторожность разгильдяи. Со стороны Урука они, конечно, выставили караулы, а вот нападения с тыла не опасаются. Их же так много — кто осмелится напасть?! Днем я присмотрел группу из пары сотен солдат, расположившуюся возле берега реки, в сторонке от остальных. В центре их лагеря большая куча из корзин, бурдюков, кувшинов и чего-то, накрытого циновками из тростника. Может быть, это все им привезли, в том числе и на двух плоскодонках, которые вытянуты носами на берег, а может быть, это трофеи, которые собираются погрузить и отправить домой. Солдаты чувствуют себя в глубоком тылу и, как следствие, относятся к службе безалаберно. Из них получится прекрасный тренажер для моих учеников.
На мне опять морская форма из будущего. Лицо ниже глаз закрыто черным платком, через который с непривычки трудно дышать. Стараюсь ступать бесшумно, как мои подчиненные, но получается неважно. Останавливаюсь возле спящего вражеского солдата, тормошу его через бурку за плечо.
— У-у-у… — тихо мычит он сквозь сон, упорно не желая просыпаться.
Когда вздрагивает, расставшись со сладким сном, зажимаю ему рот, окруженный короткими, колкими волосинами. Наверное, недавно укоротил бороду и усы. При всем своем высоком уровне развития, ножницы шумеры пока не изобрели. Изготовили для меня маленькие бронзовые для стрижки ногтей и подравнивания усов и бороды, которые пока что плохо растут на моем юном лице. Неторопливость, с которой я собирался разделаться с вражеским солдатом, чуть не спасла ему жизнь. Нутром почуяв опасность, он резко дернулся и чуть не выскользнул из-под кинжала. К счастью, не успел и не смог закричать. Распанахал ему горло от души и пару минут слушал, как булькает кровь и лопаются надуваемые из нее пузыри. Когда вражеский солдат затих, я выпрямился и жестами показал своим ученикам, что теперь их черед.
Смуглые, почти не различимые ночью тела в длинных черных набедренных повязках расходятся в стороны, каждое к своей жертве. С прискорбием делаю вывод, что выполняют работу они лучше меня. Им постоянно приходится резать скотину, а человек — самая хлипкая из животных.
Вскоре на небе появляется полная луна. Она такая яркая, что становится видно, как днем. К сожалению, в ближайшие дни она будет появляться так же рано, так что выбора у нас не было. Зато луна помогает разглядеть двоих спящих, которых пропустили мои подчиненные. Оба улеглись возле товаров, накрывшись от комаров циновками. Судя по кожаным шлемам на бронзовом каркасе, это не простые воины. У одного с окровавленной шеи я снимаю льняной гайтан с каким-то темным камнем, а второго на руке был, судя по весу и тусклому блеску, серебряный браслет, довольно широкий и с каким-то выпуклым орнаментом. Я засовываю мелкую добычу в карман штанов, а потом заворачиваю в войлочную бурку, которой укрывался убитый по соседству воин, их кинжалы в деревянных ножнах и шлемы. Под циновками обнаруживаю штуки материи. Здесь принято изготовлять ткань отрезами четыре метра длиной и три с половиной шириной. Наверное, это зависело от формы ткацкого станка, в которых не шибко разбираюсь. Видел в Уре и вертикальные, и горизонтальные, похожие на те, что встречал в Византии и средневековой Западной Европе. То ли ткацкие станки попадут туда отсюда, то ли там их изобретут во второй (или какой там?!) раз. Кстати, шерсть шумеры, за неимением ножниц, не стригут, а вычесывают и выщипывают. На ощупь ткань тонкая и дорогая. Вряд ли нашли ее в деревнях возле города. Наверное, грабанули купеческий караван. Может быть, две лодки в их лагере — призовые.
Мои подчиненные минут за двадцать зачищают весь отряд, о чем мне и докладывает шепотом десятник, низколобый и с сильно выпирающими надбровными дугами, из-за чего кажется прямым потомком обезьян.
— Пошли человека, чтобы привел сюда весь отряд, — тихо приказываю я, — а остальные пусть переносят грузы в лодки. Начните с тканей, что под циновками, и оружия и одежды убитых.
Солдаты приступают к делу, переносят оружие убитых и ткани, а потом — бурдюки, кувшины и корзины. Грузят, как попало, не заботясь об остойчивости и не боясь завалить места гребцов. На Евфрате штормов не бывает, а для сплава по течению много гребцов не надо. К ним присоединяются подошедшие воины, которые не принимали участие в зачистке.
Вскоре обе лодки нагружены по самое не балуй. Я сажаю на каждую по три человека — кормчего и двух гребцов — и отправляю в наш лагерь. Остальным приказываю оттащить трупы в реку. Пусть плывут в море, кормят рыб, раз не хотели нести службу, как положено, а их сослуживцы думают, что эти сволочи удрали с добычей. Мои подчиненные принимаются за это грязное дело, тихо бормоча какие-то слова. Мата в русском понимании у шумеров нет, а ругательства связаны с задницей и экскрементами. Половые органы и соединяющий их процесс являются обычными словами, не табуированными.
Я обхожу заметно опустевший лагерь вражеского отряда, убеждаюсь, что не осталось ни одного трупа, после чего приказываю своим подчиненным забрать оставшиеся трофеи.
— А на остальных не будем нападать?! — произносит огорченно Мескиагнунна.
— Не сегодня, — отвечаю я. — Нам надо до рассвета уйти подальше отсюда.