Человек сочувствовал бессмертному существу – забавно, не так ли?
Человек, что сам не может себе помочь, обещает помочь другому, великому существу из сказаний!
Когда мои пальцы коснулись выпирающих отколотых костей, услышала обречённый вздох существа. Он понял, что я узнала его, добралась до бездны и стала опасна, как питон. Всему спокойствию пришёл конец. Человек узнал то, чего знать нельзя, для его же блага, чтобы просто не сойти с ума. А слёзы капали, капали. Кап-кап. Жгли.
Ему было так больно, что от крупинок песка ничего не оставалось, когда в свои ладони собирал горсти покинутый всеми ангел. Он сминал их, доводил до состояния ветра, брал новые горсти, терпел и страдал. Стыдливо опускал голову, собирался в позу младенца, закрывался от меня, словно ожидая после горьких слёз от якобы удивления насмешку, что полностью уничтожит его гордость. Я не собиралась это делать, но не могла это показать, лишь выдёргивала из ран мусор, как можно нежнее и быстрее, чтобы поскорей закончить пытку. Все ветви вымокли, все раны вычищены. Спустя много часов ничего из спины не торчало, бороздам теперь осталось зашить, только вот всё будет в неровных шрамах… нитки и иголки со мной не было. Зашить безобразие было невозможно.
Я уже хотела закончить работу, как мой разум вновь пронзила безумная идея – выточить с помощью мусора ушко в новой ветке, вместо ниток использовать тяжёлые волосы. Путник всё ещё терпеливо-сокрушённо сидел, ждал, не подавая эмоции.
Снова, шатаясь, дошла к частично оборванному дереву и принялась снова его обламывать, аккуратно, представляя, как правильно выполнить работу. Ломала и ломала, посматривая на потерянного ангела, и желала больше терпения.
Ещё много часов искусства и доверия. Как ремесленник, влюблённый в своё дело, в монотонную точную работу, я выделывала в ветке дырку. Намачивала конец, дабы размягчить ветку, затем пилила, стучала лезвием по лезвию. Много попыток тщетных. Откинутые в небытие сучки. Нервный мужчина, что никак не мог дождаться конца, нарывающийся встать, но падающий от строгих вжатий в его плечи моими слабенькими ручками. Я опускала его, держала и недовольно похлопывала, требовала полного смирения, чтобы спокойно закончить вытачку.
Большое удивление изобразилось на лице существа, когда он ощутил, как стягивалась его кожа, чудом принимающая хрупкую деревянную, очень плотную, гладкую иголку. Недоумение, лёгкий оттенок страха – всё увидела по оживившейся мимике. Продолжала молчать, зашивать раны и молить, чтобы его скитания поскорей закончились, и он вернулся в место, что являлось его домом. Сама не заметила, как начала широко и радостно улыбаться, проделывая тонкое ремесло. Давно я не занималась чем-то значительным и скрупулёзным, не считала, что от этого зависит моя жизнь. Я заботилась о ком-то, делала то, что никогда не думала делать. Не любила шить с детства, а тут… целую спину! Своими волосами, сверкающими как золото под солнцем, выжженные, что даже песок на них не держался. Нити рвались, снова и снова скручивала их, сшивала раны. Занималась делом. Полюбила его. Хотела делать это вечность. Увлеклась, и как же было страшно мучительно делать последний стежок. Последний стежок, отсоединивший мастера от своего творения.
Когда всё было сделано, дрожащими, но лёгкими от усталости ладонями, завела правую руку ангела и провела ею по спине, почти не касаясь её, чтобы смог проверить, пощупать и понять мои смелые мысли. Благодарности так и не получила. Мужчина засобирался встать, но снова рухнул, когда, чуть согнувшись, сделал шаг. Несколько швов разошлись, нити полопались. Мой рёв, как у бешенной собаки, прорвался даже через глухоту существа. Он застыл на месте, почувствовав мощные звуковые волны, идущие одной за одной. Я была так зла, что перестала церемонится с ангелом, переделывая швы, а после приказала сидеть и стоять с прямой спиной, никак иначе, даже не лежать, возле меня. И рухнула от усталости на песок. Стоило прикрыть глаза, как начала собираться буря.
Глава пятая. Посмотри на себя и увидь, что в отражении
Пески катились, волнами нас уносили от одиноко стоявшего деревца, зарывали. Почти обессиленная скрывала от потоков израненную спину мужчины, которому ни согнуться, ни выгнуться было противопоказано. Вместо него меня насиловали ветры, продолжали высекать и пороть. Мои силы уже находились около дна. Мне срочно нужно было выспаться, но буря было очень долгой, что с трудом приходилось бороться со сном и защищать раненного и самой не поддаваться различной боли. Нас не жалели в этот раз. Буря разошлась так, что даже небо показалось чёрно-жёлтым, приглушённо серым. Глаза щепало, пальцы, исколотые иголкой сотню раз кровились – всё без конца.
Когда волны стали уменьшаться, рассеялись клубы песка, и мы смогли выбраться из ямы, тогда и позволила откинуться и забыться. До последнего держала рукав путника, как за последнюю надежду держала, просила не вставать и не сгибаться, подождать совсем чуть-чуть, потому что интуиция внутри кричала, билась в танце тока и сумасшествии. Я предчувствовала, что как только закрою глаза – всё изменится. И как же была права.
Он сбежал. Путник, которого вела по бесконечным пустыням, кинул меня, оставив после себя лишь ремешок от халата, которому вычистила раны… Горькая обида и понимание, что наверняка это была его цель с самого начала, не давали трезво думать. Хотелось сбежать, не видеть его больше, но одновременно всё тело и сознание воспротивились, возжелали его увидеть, ведь одиночество – сущее проклятие.
Я быстрее обычного сходила с ума. Кричала от боли и тишины, разрывала криками воздух. Хватала ртом воздух и корчилась в болевых спазмах, не в силах встать. Лава из жерла потекла. Начали выплёскиваться чувство, что пыталась сохранить и никому не показывать. Паника, ужас, отчаяние – меня подкашивала истерика и депрессия. Не знала куда идти, на что смотреть. Словно сама ощутила темноту в глазах и глухоту в ушах. Даже собственный голос не мог пробиться через гул ветров и стук уставшего сердца, которое словно вырвали из груди и искромсали ножницами. На четвереньках, как собачка, ползла, падала и плакала.
Ни дерева. Ни привычных холмов. Ничего. Только лента в руках.
Самое страшное из снов сбылось. Я снова осталась одна. Моё наваждение – всего лишь призрак воображения. Да, я его придумала. Да, ОН – плод моего воображения! Всего лишь. Прошу.
Мне было легче думать так, чем принимать тот факт, что стала Ему не нужна и поэтому меня бросили погибать в одиночестве. Мне было легче взять всю вину на себя и утонуть в ней, превратив себя в преступницу, слабачку и то и хуже, в трусиху, неспособную даже взглянуть вперёд. Мгла из песка давно рассеялась, бури не надвигались, а я продолжала дрожать в песке и просить вернуть домой.
– Я так устала. Я так истощена, умоляю. Заберите меня, хоть куда-нибудь. Я не хочу больше идти. У меня больше сил нет, – говорила в пустоту, даже не надеясь быть услышанной.
.
Человек без надежды или веры очень быстро погибает. Все ориентиры сбиваются. Дышать становится пыткой, а проживать ещё одни сутки – бессмысленная череда пустых событий. Ещё перед сном улыбалась, верила, чувствовала необходимость в продолжении пути, а теперь к моим ногам привязаны тяжеленые гири. Греби не греби – из пустыни не выберешься. Никогда. Останешься лежать здесь – окажешься погребённым живьём.