– Проклятье! – невольно вырвалось у Суворова, и он, не мешкая ни секунды, бросился вниз с пригорка к входу на мост, где в пыли и крови лежало знамя.

– Стой, Александр Васильевич! Стой! – заполошно крикнул Леонтьев, да куда там.

Расталкивая солдат, генерал рвался вперед. Солнце уже сияло вовсю, и теперь русский корпус был виден противнику, как на ладони. Если бы только на той стороне реки находилась любая из европейских армий, она бы не замедлила перейти в контратаку. Пока среди русских полков царит сумятица, этот удар принес бы ей победу, но там стояли всего лишь американцы. Они умели метко стрелять, это Суворов был вынужден признать – но и только! А еще он ругал себя за неправильный расчет, не принял он во внимание этой меткой стрельбы, не сталкивался с таким в Европе, даже под Кунерсдорфом хваленые прусские гренадеры не показали ничего подобного. И теперь ему придется отвечать перед богом за всех, кто лежит на этом проклятом мосту и перед ним. Он подхватил упавшее знамя и поднял его высоко вверх.

– Братцы, вперед! За мной!

Стоявшие рядом апшеронцы удивленно посмотрели на генерала, но послушно побежали за ним. Впрочем, недолго Суворов возглавлял колонну, молодые, здоровые парни быстро обогнали его, быстро взбежав на мост. Но тут по ним снова ударил свинцовый ливень, наверное, американцам помогал сам дьявол, потому что коса смерти сносила мушкатеров чуть не десятками.

Солдаты бежали мимо него, втянув головы в плечи. Ружья они держали вертикально, чтобы случайно не поранить товарищей в давке на мосту. Когда первые уже были посреди моста, опомнившиеся американцы усилили огонь. Мушкетные пули с противным свистом летели над головой, временами раздавался резкий треск – это пуля ударяла в дерево перил или настила, расщепив его. Но чаще звучал глухой шлепок, когда она попадала в грудь одного из солдат, заполнивших мост, и тогда следовал отчаянный вскрик. Суворов дернулся было, чтобы снова прорваться в первый ряд, но двое дюжих мушкатеров, словно бы невзначай, сомкнули плечи, и он уткнулся в глухую стену, поэтому ему оставалось лишь вытягивать шею в надежде получше разглядеть происходящее. Как и ранее, потери были ужасающими, тела валились одно на другое, но солдаты все-таки рвались вперед.

– Вперед! – крикнул Суворов, надрывая голос. – Не останавливаться! Вперед, чудо-богатыри!

Глухой рев был ему ответом, ругательства, матерщина, однако он почувствовал, что люди снова заколебались. До сих пор русским не приводилось сталкиваться с таким плотным и метким огнем, даже прусские гренадеры стреляли хуже, а про турок и говорить не приходилось, те палили в белый свет, как в копеечку. Бешеная пальба продолжалась, и в какой-то момент мушкатеры заколебались.

– Нет! – закричал Суворов, срывая голос. – Вперед!

Неимоверным усилием он оттолкнул преграждавших ему путь солдат и, ступая по еще трепещущим телам, протиснулся вперед. К своему ужасу, он увидел, что первые ряды начали припадать к мосту, пытаясь укрыться хотя бы за трупами товарищей.

– Вперед! – снова крикнул он, поднимая полковое знамя.

Но солдаты не двигались, они даже не решались смотреть в глаза своему командиру.

– Проклятье! Трусы! Смотрите, как умирает Суворов! – И он бросился вперед.

– Генерал! – крикнул егерский поручик, по лицу которого струилась кровь. – Нельзя! Если вы погибнете, все пропало!

Но Суворов, не слушая никого, шел вперед.

– Вашбродь, нельзя так! – закричал какой-то капрал. Он вскочил на ноги и бросился следом за генералом, оттолкнул его и заслонил грудью.

Тут уже поднялся поручик, следом за ним вскочили остатки егерей – от их батальона вряд ли уцелело более роты, следом поднялись апшеронцы. Взмахнув саблей, поручик бросился вперед. Он схватил Суворова за руку и дернул на себя – вовремя! Именно в этот миг несколько пуль пронзили капрала, который заслонял генерала. Но атакующие словно обрели второе дыхание. Егеря с громким «Ур-ра!» снова рванулись вперед. Затрещали выстрелы американцев, упали еще несколько человек, но остановить русских уже было нельзя. Сначала егеря, а затем и мушкатеры-апшеронцы отчаянным броском преодолели мост, и первые из них уже подскочили к кустам, в которых прятался противник. С диким ревом, в котором уже не осталось ничего человеческого, со штыками наперевес они бежали вперед.

И американцы не выдержали. Щелкнули еще несколько разрозненных выстрелов, но тут над полем боя взмыл пронзительный вой, какой вырывается из груди, пронзенной штыком. Ближнего боя противник не принял. Не помышляя даже о дальнейшем сопротивлении, американские стрелки бросились наутек, кидая ружья, чтобы легче было бежать. Но удалось это далеко не многим. Взбешенные огромными потерями, егеря и мушкатеры неотступно гнались за ними. Страшен удар длинного штыка прямо в грудь, но гораздо страшнее удар того же штыка в спину, когда ты не знаешь, не видишь врага, лишь чувствуешь его тяжелое дыхание и угадываешь последующий удар. Кто-то из американцев пытался поднять руки. Пустое! Пленных не брали, русский штык взял свою кровавую плату, с лихвой возместив потери на мосту.

Суворов стоял, прислонившись к перилам, на левом берегу, он внезапно понял, что ноги не держат и просто боялся упасть. В левой руке он по-прежнему сжимал древко знамени. Подбежали встревоженные Дерфельден и Леонтьев.

– Александр Васильевич, ну нельзя же так, – сразу начал выговаривать Дерфельден. – И вы меня еще попрекали опрометчивостью. А сами-то, сами…