Машины, что требовали большого ремонта, пришлось сдавать на заводы и базы ремонтно-эксплуатационного управления (РЭУ) ГАБТУ КА и сразу семи наркоматов. Специалистов по ремонту там не хватало, и их стоянки были забиты битой техникой (особенно с учетом того, что многие части после Указа Ставки теперь старались эвакуировать битую и неисправную технику, а не бросать где придется, да и деньги неплохие платили за это). Поэтому на нашу ремонтную базу и ремонтников попытались наехать и забрать от нас с передачей в РЭУ ГАБТУ РККА. Отстояли. Нарком не дал, а то бы совсем плохо было. Техники собрали много, а ремонтировать ее было бы некому. И так с запчастями плохо.
Кстати, сработала одна из моих информационных бомб, донесенных до Наркома. Третьяков совсем недавно сообщил, что по указанию Берии на танковых заводах была проведена проверка, которая подтвердила мою информацию по фальсификации количества выпущенных танков. Некоторые руководители танковых заводов доставленные с фронта подбитые и неисправные танки ремонтировали, перебивали номера, заново красили и выдавали за вновь выпущенные, чем резко повышали отчетность по выпущенной продукции, а это деньги, премии, почет и награды. За что уже поплатилось несколько директоров заводов, в т. ч. и в Ленинграде. Сработала и еще одна моя мина замедленного действия. В войсках НКВД появились подразделения «специальной службы по забивке немецких радиостанций, действующих на поле боя». Проще сказать, части РЭБ. В той истории, что я знал, они должны были появиться только через год с хвостиком, в декабре 1942 года, а тут уже активно действуют и приносят несомненную пользу.
Так, глядишь, еще что сработает из того, что я говорил Наркому, и тогда посмотрим, как изменится дальнейшая история.
Глава 27
Панцирная пехота
Из воспоминаний старшего лейтенанта Черкашина, командира 7-й роты 3-го батальона 653-го полка (РИ).
«…перед штурмом так называемых Наполеоновых ворот, что на Смоленском направлении, нас, командиров рот и батальонов, собрал командир полка подполковник Сковородкин, только что вернувшийся из Москвы. Мы с удивлением разглядывали фигурные стальные пластины защитного цвета, лежавшие перед ним на куске брезента.
– Это противопульные панцири. Личное средство защиты пехотинца в бою, – сказал Сковородкин, поднимая одну из броняшек с заметным усилием. – Ну, кто хочет примерить?
Почему-то охотников не нашлось. Я бы давно шагнул первым, но не хотелось быть выскочкой в глазах товарищей. Не знаю почему, но взгляд подполковника остановился на мне. Может быть, потому, что у меня на гимнастерке сверкал рубином тогда еще редкий знак «Гвардия», а может, потому, что я еще не утратил спортивной формы – до войны занимался вольной борьбой в спортсекции.
– Ну-ка давай, гвардеец, попробуй!
Я вышел, взвалил панцирь на грудь, и Сковородкин помог мне застегнуть ремни на спине. Сначала показалось тяжеловато: панцирь, да еще каска, да автомат… «Не человек, а танк». Сделал несколько ружейных приемов. Вроде бы ничего, и даже уверенность почувствовал – пуля не достанет, а уж штык и подавно не возьмет.
– Ну как, – спрашивает подполковник Сковородкин, – кто хочет одеть свои роты в панцири?
Желающих снова не находится, командиры между собой переговариваются, смотрят на меня и подполковника с недоверием. Все-таки дело новое, что ни говори, а панцирь тяжел, движения стесняет, в наступательном бою ловкость да сноровка спасают жизнь не хуже иного щита.
– Так что, нет добровольцев? – повторяет подполковник весьма удрученно.
Эх, думаю, завалят эксперимент. Нельзя же так просто отказаться, не испытав панцири в деле.
– Есть, товарищ подполковник! Давайте в мою роту.
– Так тому и быть, – улыбнулся командир. – Вой дешь, Черкашин, в историю как командир первой панцирной роты.
Остальные две роты надели панцири в приказном порядке. Никто особенно и не сетовал. Наполеоновы ворота наш полк пытался взять трижды, и всякий раз мы откатывались под кинжальным ружейно-пулеметным огнем. Немцы выкашивали целые цепи перед своими укрепленными позициями. Пытали счастья и другие полки, но и они несли тяжелые потери. Может, бронезащита поможет?
Теперь, когда в роту доставили около ста панцирей, я детально изучил новизну. Лист из высококачественной стали толщиной в 3–4 миллиметра был выгнут по форме груди. На левом плече он крепился специальной лапой, а на спине пристегивался ремешками. Слой металла, как гарантировали инженеры-конструкторы, предохранял от пуль, выпущенных с расстояния не ближе пятидесяти метров. Однако дистанцию «безопасного выстрела» можно было сократить вдвое. Для этого вверх откидывалась нижняя часть панциря, которая крепилась на животе, на поперечном шарнире типа шкворня. Правда, при этом открывался живот, но зато грудь находилась под двойной защитой. Шарнир позволял пехотинцу сгибаться, что увеличивало подвижность «бронированного бойца».
Солдаты с интересом примеривали стальные до спехи. Спорили, нужны они или нет, спасут ли от осколков…