7
Рессоры проседают, машина качается, когда Кнут Брудаль, громко пыхтя, усаживается рядом с Карен на переднее сиденье. Недовольно ворчит, дергает ремень безопасности, и Карен, секунду помедлив, наклоняется и помогает ему отрегулировать длину ремня. Она не помнит, кто последний раз сидел на пассажирском сиденье, но, так или иначе, этот кто-то наверняка был вполовину легче судмедэксперта. В конце концов ей удается защелкнуть ремень на объемистом животе Брудаля.
— Ладно, тогда вперед! — говорит она, слыша в собственном голосе льстивую жизнерадостность.
Кнут Брудаль не отвечает.
Минут двадцать еще Карен продолжает попытки, потом сдается. Обычно ей не составляет труда общаться с Брудалем. За без малого двадцать лет она привыкла к его коротким брюзгливым ответам на вопросы в связи с расследованием убийств, выработала иммунитет к его дурному настроению. В его манере обращаться с людьми как с идиотами нет ничего личного, судмедэксперт говорит таким тоном со всеми, от ассистентов до начальника полиции. Есть только один человек, с которым Кнут Брудаль благоволит кое-что обсуждать, — начальник НТО, Сёрен Ларсен. В общем, у нее проблем с Брудалем обычно не возникает, но несколько часов ехать с ним в машине — совсем другое дело.
После нескольких вводных вопросов о том, что ему известно о предположительном убийстве бывшего учителя, Карен понимает, что Брудаль знает не больше ее и предпочел бы не знать вовсе, ведь тогда — как он с язвительной иронией сообщает ей — мог бы нынче наслаждаться рождественским барашком и вересковой водкой, а не мотаться по глухомани.
— Это не иначе как наказание за то, что умудрился остаться на ногах, не в пример молодым петушкам, которые чуть что — лапки кверху. Буквально каждый твердит, что в этом году его свалил грипп. Чертовски кстати, скажу я тебе.
Карен меняет тему. Ведет разговор все более вымученно, пытаясь заставить хмурого судмедэксперта отвечать не одним только ворчанием. Но ни мягкая не по сезону погода, ни новость о щедром представительском счете министра внутренних дел, ни слух о предстоящей реорганизации полиции у Кнута Брудаля явно интереса не вызывают. А поскольку означенные темы не интересуют и саму Карен Эйкен Хорнби, она умолкает.
Когда же она, глянув на часы, протягивает руку, чтобы включить выпуск последних известий, и намеревается спросить, слышал ли Брудаль предыдущий выпуск и не сообщалось ли чего об убийстве в Скребю, с пассажирского сиденья доносится храп.
Стиснув зубы, она ведет свой “форд” на предельно разрешенной скорости, под аккомпанемент судорожных всхрапываний судмедэксперта, регулярно перемежающихся задержками дыхания, которые заставляют ее беспокойно коситься вбок, до очередного сиплого раската. Кнут Брудаль резко просыпается, только когда машина въезжает на турсвикский паром. К тому времени Карен уже восемнадцать минут ждала погрузки, избегая смотреть на струйку слюны, которая стекла из уголка его рта прямиком на ремень безопасности. Брудаль нечленораздельно ворчит, видимо, от некоторого замешательства после сна и от боли в затекшей шее. Осторожно разминает загривок и зевает.
— Чертовски неудобно сидеть в этой машине.
— Да уж, то-то ты проспал два с лишним часа, — ехидно замечает она. — Впрочем, скоро будем на месте, переправа через пролив занимает всего четверть часа. Пойду пока разомнусь и проветрюсь.
Не дожидаясь ответа, она отстегивает ремень и выходит из машины. Слышит, как Брудаль открывает пассажирскую дверцу, но с благодарностью отмечает, что вылезать он не собирается. Я не смогу по нескольку раз на дню натягивать этот чертов ремень, думает она, захлопывая свою дверцу.
Кроме ее “форда”, на борту лишь еще два транспортных средства — черный “рено” и мотоцикл. Мотоциклист сидит на своем “харлее”, крепко обхватив ладонями руль. Карен узнает логотип на черной кожаной куртке: “ОР”.
Ей известно, комбинация букв расшифровывается нарочито двояко:
Возможно, ездил на одиночное задание, нагнал страху на какого-нибудь горемыку, который не мог оказать сопротивления, думает она. А может, просто гостил у матери, праздновал Рождество. Ведь кем бы этот малый себя ни считал — хищным ли зверем, связанным с давней верой в богов-асов, или гордым представителем того процента байкерской культуры, что в ответе за тяжкие преступления, — в любом случае где-то у него есть бедняжка-мамаша. И она рада видеть его за рождественским столом. Может, даже помогла ему заплести косу, думает Карен, вон какая красивая.
Идет на нос, прислоняется к желтому поручню. Впереди громоздятся горные кряжи Ноорё, с каждой минутой все более внушительные, но по левому борту пока открытое море. Бледное декабрьское солнце как раз успело подняться на востоке и, кажется, уже отказалось от борьбы с облачными фронтами, наплывающими с другой стороны. Она сдерживает желание достать из кармана пачку сигарет. Хоть это и незаметно, курить она бросила. В общем и целом. По крайней мере днем. Но, черт побери, как все же приятно подымить, думает она и сует руку в карман.
Резкий гудок клаксона обрывает это движение, она с досадой оборачивается к черному “рено” на спиной. Водитель разводит руками, жестом показывая, что он ни при чем, кивает на ее собственный “форд-рейнджер”. Несколько шагов — и она подле машины.
— Какого черта? Зачем ты сигналишь?