Ветер с трудом протискивался сквозь скалы и обретал свою полную силу на открытой местности. Он подгонял бушующее море, осыпал моросью пенящиеся волны, заставлял тяжело подпрыгивать привязанные к причалам лодки.

«Северо-западный вихрь» — сказал кто-то из стариков, когда Рино во второй раз поднимался к дому Шура Симскара. Он мог бы отвернуться от ветра, но вместо этого, наоборот, подставил лицо под него, раскрыл нос и рот шторму, надеясь, что выветрится все еще ощущавшаяся вонь, от которой померкли все самые ужасные впечатления. Рино понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что именно он видит перед собой. И только после этого его накрыла тошнота.

Рино не был экспертом в вопросе разложения трупов, не захороненных в земле, но все-таки понял, что тот, кто лежит на постели, был мертв очень давно. Он сдержал приступ рвоты и сплюнул по ветру.

— И никто ничего не заподозрил, — сказал он.

Фалк стоял рядом, руки в боки, как турист, остановившийся полюбоваться пейзажем.

— Она редко выходила из дома, — тихо сказал он.

— Вряд ли кто-то к нему заходил. Я почувствовал запах еще до того, как открыл дверь.

— С Шуром никто не общается.

— Из-за заикания?

Фалк кивнул.

— Но кто-то же знал его мать. Кто-то должен был заметить, что общение прервалось.

Фалк потупил взгляд, возможно, он чувствовал себя виноватым в том, что упустил смерть этой женщины.

— Она была старой, очень старой. Те, с кем она общалась, сами давно умерли.

Возможно.

В этот момент из дома на лестницу вышел фельдшер скорой помощи. Он перегнулся через перила, и его несколько раз стошнило, потом он снова вошел в дом. Затем появился единственный врач в Рейне, датчанин с непомерно высокой зарплатой, чье присутствие здесь объяснялось нежеланием норвежских врачей вести частную практику в вымирающих прибрежных поселениях. Его нос и рот закрывал плотный шарф, он снял его, только приблизившись к полицейским.

— Вы можете предположить, как давно она мертва?

Худой низкорослый врач покачал головой:

— Еще снег лежал.

То есть не меньше полугода. Сын, конечно, постепенно привыкал к запаху, но все-таки в какой-то момент это должно было стать невыносимым. И все же он оставил ее дома, никому не сообщил о ее смерти.

— Может быть, он никому ничего не сказал, потому что заикается?