1-я пехотная школа стала для меня настоящим военным университетом, ибо она давала поистине универсальные знания и навыки во всех областях ратного дела, начиная со строевой подготовки и кончая военной администрацией. Кстати, военную администрацию нам преподавал бывший генерал старой армии Евреинов — потомок того самого геодезиста и путешественника И. М. Евреинова, который по приказу Петра I составил первые географические карты Камчатки и Курильских островов. Без всякого преувеличения могу сказать, что на всех ступенях военной лестницы, по которой я затем поднимался, знания и навыки, полученные в 1-й пехотной школе, оказывали мне добрую поддержку. Именно эти три года учебы в Москве сделали из меня — сугубо гражданского, полудеревенского, полугородского парня — кадрового военного, привили любовь и, если хотите, преклонение перед воинской дисциплиной и порядком, убеждение в необходимости высочайшей ответственности перед народом и государством, неукоснительной исполнительности, честности, четкости, умения экономно, с максимальной отдачей использовать быстротекущее время.

Надо отдать должное руководству нашей армии, и прежде всего М. В. Фрунзе, которое создало после революции такие военные училища. В том, что мы выиграли Великую Отечественную войну, думается, немалая заслуга этих школ — ведь их питомцы занимали тогда большинство средних, да и немало высших командных и военно-политических постов. Со мной в одной группе учились A. С. Желтов — будущий генерал-полковник, с которым мы были вместе на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах; К. П. Рябченко, ставший генерал-майором, он получил закалку на фронте, а затем преподавал в Военной академии Генерального штаба.

Досконально изучалось в школе оружие. Мы обязаны были не только правильно его содержать, ежедневно чистить, но и самостоятельно определять неисправности и ремонтировать в школьной мастерской. Большинство из нас с завязанными глазами разбирало и собирало револьвер, винтовку, станковый пулемет и даже его замок, причем в минимальное время. Занимались курсанты и пристрелкой. Стреляли мы из всех видов оружия отлично.

За первый год обучения из нас сделали бойцов, знающих уставы и умеющих их выполнять, начавших мыслить по-военному, этому во многом способствовало изучение основ тактики. Формы и методы были различны: и лекции с примерами по определенным статьям Боевого устава, и тактические задачи на ящике с песком, но главным оставались занятия в поле. Тут мы постигали — и каждый раз в новой точке — умение наступать и обороняться, ориентироваться на местности, применяться к ней, отрывали окопы для стрельбы лежа, с колена и стоя. Не перечтешь, сколько я оборудовал таких «солдатских крепостей». А как это пригодилось на войне! Я не понимал тех людей, которые в боевых условиях располагались на местности, как на пикнике: без охранения и маскировки, без отрывки окопов, — сколько было напрасных жертв в результате такого благодушия.

Много мы занимались и строевой подготовкой. Подтянутость и выправка требовались безукоризненные. Дважды в году личный состав школы участвовал в парадах на Красной площади. Мне, весьма рослому курсанту, выпадала честь проходить мимо Мавзолея B. И. Ленина на правом фланге первой либо второй шеренги парадного расчета. Впоследствии, обучаясь в Военной академии имени М. В. Фрунзе, где строевая выучка слушателей тоже была отличной, я вновь участвовал во всех парадах и находился в строю на прежнем месте, но шел уже без винтовки.

Хорошо была поставлена в школе и физподготовка. Нас учили с полной выкладкой совершать 25-километровые марш-броски со стрельбой по мишеням. Мы работали на перекладине, брусьях, коне, преодолевали штурмовую полосу. Я, например, уже после первого года обучения крутил на перекладине «солнце», делал на брусьях стойку и многое другое.

В школе имелся кавалерийский учебный эскадрон — 100 лошадей при 15 коноводах. Всех нас выучили верховой езде, седловке, рубке лозы, уходу за конем.

Ежегодно мы стажировались в частях по той должности, какая была нам по плечу после определенного периода обучения. Такг после первого года занятий я стажировался по должности командира отделения, после второго — помощника командира взвода и командира взвода. Во время стажировок я, как правило, попадал на маневры.

Летом курсанты обязательно выезжали в лагерь. Первый год он находился на Ходынке, и в нем были представлены все школы Московского военного округа: Рязанская, Орловская, Артиллерийская имени Л. Б. Красина, а также дивизия особого назначения и Военная академия имени М. В. Фрунзе. В те годы Москва кончалась в районе Белорусского вокзала, поэтому было достаточно места для стрельбищ и учебных полей. Здесь мы делали топографические съемки. Сдавая зачет, готовили отчетную топографическую карту и карту маршрутной съемки. Но близость Москвы все же мешала, и в 1927 году отвели новое место для лагерных сборов — близ города Гороховец Владимирской области.

Программа второго года обучения была очень разнообразной и сложной. С ее усвоением курсант приобретал знания и навыки, необходимые командиру взвода; на третьем курсе они совершенствовались и закреплялись. Вот основные предметы второго курса: история партии; история военного искусства; тактика; уставы; география и топография; порядок составления боевой и строевой документации. Наряду с этим — теория и практика стрельбы из всех видов оружия, в том числе в составе пулеметной (четыре «максима») и артиллерийской (три 76-миллиметровых орудия) батарей. Изучалось и иностранное оружие, например, станковые пулеметы Шварца, Лозе, Кольта и др. Постоянно держали нас в курсе международных событий.

Одним из любимейших моих предметов была история военного искусства, которую преподавал Иоаким Иоакимович Вацетис. Он начал службу в царской армии еще в 1891 году. Через шесть лет окончил Виленское юнкерское училище, а в 1909 году — Академию Генерального штаба. Во время первой мировой войны командовал 5-м Латышским полком, отличился в боях. В дни Великого Октября вместе с частью перешел на сторону Советской власти. И. И. Вацетис внес существенный личный вклад в победу над интервентами и белогвардейцами. Командовал Восточным фронтом, а затем в 1918–1919 годах являлся Главнокомандующим Вооруженными Силами Республики. Военные познания его были энциклопедичны, причем историю гражданской войны и борьбы с интервентами мы получали, как говорится, из первых рук; Иоаким Иоакимович много рассказывал нам о своих встречах с В. И. Лениным, о его руководстве ходом боевых действий на всех фронтах. Едва ли есть необходимость говорить о том, какую громадную пользу мы извлекали, слушая лекции И. И. Вацетиса по всемирной и особенно отечественной истории войн и военного искусства.

Курсанты беззаветно любили и уважали своих командиров и преподавателей — Бердникова, Лизнарда, Лицита, Толпежникова, Рощина, Яковлева. Вспоминается такой случай: у нашего командира Бердникова в трамвае был похищен револьвер. Мы, в том числе и я, просили Бердникова пока никому об этом не докладывать, а курсант Локотко, бывший беспризорный, сумел через прежних своих друзей по знаменитой Сухаревке найти и вернуть командиру украденное оружие. Локотко был чудесный парень. В годы войны он командовал танковым полком, был неоднократно ранен и удостоился многих наград.

Кормили нас в школе очень хорошо, курсантский паек был вполне достаточным. Я до сих пор с восхищением вспоминаю организацию питания там и вообще работу тыла. Курсантов приучали к культуре и в столовой: была заказная система, на столах у каждого всегда имелись не только ложка, вилка, но и нож, салфетка. Такого я ранее не видывал.

Как упоминалось выше, на третьем году пребывания в школе курсанты закрепляли все приобретенное. Мы почти непрерывно работали в поле и войсках, приобретая навыки командиров. На третьем курсе я был назначен помощником командира учебного взвода и стал носить на петлицах по три треугольника. Фактически же приходилось командовать взводом курсантов, руководить материальным обеспечением занятий, следить за оружием и уходом за ним. На мне лежало все взводное хозяйство, но главным, конечно, было проведение занятий по уставам, тактике и строевой подготовке.

Вообще из нас готовили общевойсковых командиров-единоначальников. После школы путь лежал в полк на должность командира взвода, а далее — по способностям. Большинство и пошли по командирской стезе, но немало моих однокашников стали замполитами, начальниками боепитания, вещевой и продовольственной служб и т. п. Здесь сказалась универсальность нашей подготовки в школе, и она, полагаю, была вполне оправданной, ибо командир-единоначальник обязан знать досконально все службы. Особенно это важно для командиров частей и соединений.

В 1928 году по рекомендации комсомольской организации, а также двух коммунистов — начальника курса Лицита и секретаря парторганизации Жердева я был принят кандидатом, а через год стал членом ВКП(б). Таким образом, вот уже шесть десятилетий как я в рядах ленинской партии. Ее судьба стала моей судьбой, я рос и мужал в нашей большой семье коммунистов, вместе с товарищами учился, закалялся, набирался политического и жизненного опыта. И думаю, что все, о чем я буду рассказывать дальше, как раз и выразит по своей сути неотделимость моей личной судьбы от судьбы партии.

По окончании школы все мы были хорошо обмундированы и получили месячный отпуск. И вот в форме краскома с двумя кубарями на петлицах, впервые в жизни в хромовых сапогах, в длинной комсоставской шинели, с чемоданом, наполненным московскими гостинцами для родителей и малышей, я приехал в родное Поречено. Сколько было радости, сколько односельчан перебывало у нас, чтобы полюбоваться своим, деревенским краскомом! Думаю, что подобные эпизоды наглядно показывали крестьянам, что Советская власть — это их родная, кровная власть.

Сельчан тогда очень волновали и тревожили вопросы коллективизации. В той мере, в какой сам был в курсе событий, я постарался разъяснить землякам суть дела. Однако, не скрою, тревога за судьбу родной деревни и моих близких в не изведанных еще на практике условиях передалась и мне. На политзанятиях нам разъясняли, что коллективизация будет проводиться на основе широкого внедрения высокопроизводительных сельскохозяйственных машин и механизмов, но ни в нашей деревне, ни в соседних их не было видно, хотя создание колхозов шло полным ходом. Для нынешнего читателя не секрет, что тогдашние наши тревоги, к сожалению, во многом оправдались. Жизнь в колхозных деревнях складывалась трудно, а судьба многих селян, несправедливо зачисленных в кулаки, оказалась трагической…