Попытка, как пытка

В туалет Дэниэла сводить всё-таки пришлось. Я развязала ему руки перед дверью, пока Химчан держал пистолет наведенным на него, а потом завязала так же, когда он вышел. Потом мы отвели его в одну из спален на втором этаже и положили на постель, приковав разведенные в разные стороны руки к спинке кровати хитроумными наручниками, коих оказалось у Химчана в достатке. Я пошло на него покосилась, ожидая встречного взгляда, чтобы обменяться развратными немыми намеками, но молодому человеку было не до этого, и он воспринимал наручники исключительно как средство обезвреживания опасных персон. Посмотрев на то, как его распяли, Дэниэл ухмыльнулся и воззрился на меня с Херин, сладострастно облизнувшись.

- Ну что, девчонки, развлечемся? – Химчан, устав от его приговорок и того, что приемная сестра не давала дубасить мерзавца, развернулся и вышел из комнаты. – Что? Кто первая? Это для меня ново, но я с радостью попробую.

- Не думаю, что нас это прельщает. – охладила я его пыл и потянула Херин прочь, в коридор.

- Эй, а если мне что-то понадобится? Со мной должен кто-то остаться, я же совсем немощен!

- Моя спальня по соседству, крикните, если что, – успокоила его фальшивое беспокойство девушка.

- Я уже кричу! Херин, останьтесь, прошу вас, как видите, я совершенно безобиден и при всем желании…

Мы вышли, прикрыв за собой дверь и не дослушивая его признания и порывы. Похоже, мы совсем его распустили, и он забавлялся своим положением. Но такое бывает и после долгого напряжения. Может, это такая скрытая форма истерики? С другой стороны, Дэниэл намеренно пытался подольститься к Херин и переманить её в союзницы. Она скромно улыбнулась, прислонившись спиной к стене.

- Вот же дурачок, - говоря о покинутом, покачала головой она. – Удивительно, но несмотря на всё то, что я о нем знаю, он меня не пугает, как все мужчины. Даже тот молодой человек, что за мной сейчас ухаживает, вызывает настороженность, и я боюсь любого его касания, а этот такой безвредный, что я несколько раз случайно тронула его, и ничего, не вывернуло, как обычно со мной бывает.

- Херин, это потому что он связанный и ты понимаешь – ничего он не сделает, – я выдохнула, глянув на свет под дверью Химчана. Расходиться ещё не хотелось, да и спать для меня было рано. – И не ведись на его очарование! Он же специально! Со мной тоже в клубе такое провернул, я реально почти купилась, что он милашка, а потом чуть меня не выпотрошил… он паразит. Редкостный.

- Да я понимаю. – посуровела Херин и я пожалела, что открыла ей глаза на правду. – Но мне так хочется когда-нибудь перебороть в себе это… этот кошмар, когда в каждом мужчине видишь тварь, насильника, ждешь, что он бросится и начнет терзать.

- Ну, надо потренироваться. – я потрепала её по плечу, приободряя. – Иди, испытай на этом, пока он прикованный. Тебя изнасиловали, и ты изнасилуй!

- Издеваешься? – Херин заалела и на её щеках расцвели розы румянца.

- Нет, а что? Поделом бы ему было! – тихо рассмеявшись, я прикрыла рот ладошкой. – Хотя он получит удовольствие, скорее. Но ты постарайся, помучай его.

- Шилла, не сочиняй! Я иду спать! – отмахнувшись, девушка быстро шмыгнула к себе в спальню и я, оставшись одна и посмотрев некоторое время на апартаменты Химчана, ушла к себе, отпихнув в сторону попытавшуюся проникнуть за мной пушистую кошку.

- Кыш! Я сегодня хочу спать одна, развалившись, как следует! – я вошла в комнату, притворив дверь и, прислонившись к ней, погладила золотую брошь на отвороте кофты. – Да и не Химчан ты, чтобы я с тобой спать хотела, а всего лишь кошак.

В душ идти было лень, да и была я там сегодня перед выходом из дома. Я начала раздеваться, не зная, как теперь объяснить Джело, что ночую у Химчана. Конечно, он поверит, если я скажу, что меня привели сюда обстоятельства, но я знала, что ему будет больно представлять, что происходит здесь, понимать, что я нахожусь с мужчиной, которого тоже люблю. А каково бы было мне, если бы Джело сказал, что любит другую? Да я бы нашла эту мымру и поочередно, по волосинке, вырвала всю её шевелюру, потом бы выцарапала зенки и, вбив кол в её сердце, плюнула сверху и увела бы своего мальчика. Но, конечно, я бы не хотела, чтобы мой парень попытался налететь на Химчана. Я хотела счастья для обоих и, наверное, я должна была строить своё счастье с Джело, как и полагается, но предположить, что нужно оставить и забыть Химчана навсегда? Мне вновь стало почти плохо, лишь стоило подумать об этом.

Я разделась и, облачившись в пижаму, вертела в руках мобильный гадая, сказать Джело правду или нет? Я опустилась до моральной измены ему, так что же, теперь опускаться ещё и до обмана? Нет, я не должна. Лучше уж быть честной до конца. Я позвонила ему и объяснила всё, как есть, но на расстоянии, не имея возможности держать его руку, смотреть в глаза и убедить всем своим существом, что люблю его, я всё-таки сделала ему больно, хоть он старался и не показать того. Я долго-долго заверяла, что вернусь, что всё будет в порядке и не стоит волноваться, но когда мы пожелали друг другу спокойной ночи, в воздухе осталась недоговоренность, осталось одиночество и страдание. Он сейчас там, один, будет лежать на нашей тахте и думать о том, что я тут развлекаюсь, забавляюсь с другим. У меня сердце разрывалось, я хотела обратно, к Джело, обнять его. Но тут, за двумя дверями, Химчан, он в опасности, и если с ним что-то случится – я просто не переживу! Когда я успела так к нему привязаться? Весь вечер я считала, что конкретно подставила его тем, что вывела на него Дэниэла, но после звонка Ти Сола всё обернулось так, что наша с ним встреча стала превентивной мерой нейтрализации врага. Если бы Дэниэл не был схвачен нами, то мы бы не узнали о том, что мой шеф открыл охоту на приятеля. И вот эти копившиеся угрызения совести, переживания, забота, жалость, восхищение – всё, всё это выливалось теперь в трудно передаваемое ощущение, которое я могла назвать не иначе как любовь. Но из уважения и преданности к Джело я должна вырвать её из себя!

Достав из сумочки бумажник, где находились какие-то гроши, из секретного кармашка в нем, я достала фотокарточку, на которой была изображена маленьким ребенком между отцом и матерью. Установив фотографию на снятой кофте, лежавшей на стуле рядом с изголовьем, я устроила её стоя, облокоченную на золотую шиншиллу и молитвенно сложила руки. Я не шибко верующая и молитв не знала, но когда наставал самый трудный момент, я всегда обращалась к моей маме.