Старик еще больше ссутулился и вернулся в читальный зал.

— Именно этот приступ слабости делает ее для меня такой живой и так глубоко трогает.

— Кажется, Господь тоже не остался к этому равнодушным, — заключил Шлегель.

— Во всяком случае, она приобрела преданного почитателя: вот уже шестьдесят лет подряд я приношу цветы к подножию ее статуи и читаю вслух: «Columba mea, veni, coronaberis» — «Прииди, моя голубица, и ты будешь увенчана».

Он смотрел в пол, словно признавался в тайной и постыдной страсти.

— Ну что ж, я надеюсь, что гроза, которую она вызвала тогда… Вы понимаете, что я хочу сказать…

— Я уверен, полковник… Она сумеет отвратить беду от наших древних стен.

Шлегель вздохнул. В молчании они сделали несколько шагов по просторному залу.

— Не поймите превратно все то, что отец аббат, отец приор и я сам говорили вам только что… — нарушил молчание отец Мауро. — Истинная причина нашего отказа состоит в том, что мы не хотим, чтобы брат и сестра покидали это святое место.

— Надеюсь, они подсказали вам правильное решение и вы не будете сожалеть, что отказались от моего предложения, — буркнул полковник. — А вот и мой дорогой Овидий, — сказал он, остановившись перед разделом «Поэты». — Какие прекрасные элегии он писал, не правда ли? Я так и не смог понять, за что император Август сослал его к скифам.

— Наверняка существовал какой-то заговор, — предположил отец Мауро.

— Какое отчаяние звучало тогда в его голосе… Ого, у вас есть болонское издание тысяча четыреста семьдесят первого года!

— У нас есть и венецианское издание тысяча пятьсот третьего. Я думаю, оно удобнее для пользования.

Шлегель легко взобрался на табурет и перелистал небольшой томик.

— Чтобы покончить с нашим небольшим ученым спором, моя последняя цитата действительно из третьей песни «Тристий». Вот, прочтите, — сказал он, показав на нужный отрывок.

Отец Мауро проверил.

— Вы правы, — согласился он.

Когда том занял свое место на полке, монах внимательно посмотрел на офицера:

— Мои поздравления, полковник. Я изменил свое мнение о вас: вы человек книжный и знающий, такой человек не может быть плохим. Но вам придется когда-нибудь объяснить мне, что случилось с великой Германией, страной Канта, Гете и святого Ульриха.

— Вряд ли я смогу это сделать, — прошептал Шлегель. — Столько сомнений, столько… А вот и отцы Церкви, — произнес он с деланным восторгом, явно радуясь возможности сменить тему разговора. — «Origenis opera exegetica»18.